Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 151
3 В пропасть
В восемь часов вечера 1 августа 1914 года Анастасия вместе со своей матерью и сестрами сидела в столовой Нижнего дворца в Петергофе. Лето началось вполне хорошо, у них был длительный, дольше, чем планировали, отдых в Крыму, они совершили морской круиз, чтобы нанести визит королю и королеве Румынии, но затем наступило 28 июня, и в Сараеве были убиты эрцгерцог Франц-Фердинанд, наследник престола Австро-Венгрии, и его супруга. Дипломатическая напряженность усилилась, поскольку возросло значение военных союзов, родившихся в правительственных канцеляриях Европы, началась мобилизация армий, и послы предъявили ультиматумы.
В тот августовский вечер мир балансировал на краю пропасти, и Александра вместе с дочерьми замерла в напряженном и нервном ожидании; Николай II уединился в своем кабинете, читая последние официальные донесения и размышляя над телеграммами. Минута шла за минутой, но обычно пунктуальный император все не появлялся в столовой, и волнение императрицы становилось все больше и больше. Никто не знал, что происходит, однако каждый боялся самого худшего. Их опасения подтвердились, когда в столовую вошел Николай, тихим голосом он сказал, что Германия только что объявила войну России. Услышав эту новость, Анастасия, так же как и ее мать, залилась слезами {1}.
На следующий день яхта доставила императорскую семью в Санкт-Петербург; в Петергофе остался только цесаревич: он повредил ногу при падении, и ему было трудно ходить. Августовское солнце сияло над столицей империи, заливая барокко ее дворцов золотистым светом этого последнего дня мирной жизни; с бастионов Петропавловской крепости прогремели пушки, раздался звон колоколов, а яхта в это время на малом ходу шла вверх по течению сверкающей Невы, оставляя за собой белую пену кильватерной струи. Гранитные набережные до последнего дюйма были заполнены наэлектризованной, возбужденной и полной энтузиазма толпой, которая выкрикивала приветствия царской семье на всем ее пути к Зимнему дворцу. В Зимнем дворце ярко-алый ковер привел от солнечного света в тень, от жары летнего дня в прохладные и высокие залы этого здания как непроницаемо спокойного Николая, так и напряженно-спокойную Александру, а также четырех великих княжон в сопровождении вереницы тетушек, дядюшек, двоюродных братьев и сестер. Почти все они, подобно Анастасии, родились от браков между русскими мужчинами и немецкими женщинами, и теперь им предстояло представлять одну страну, одну правящую династию в ее противостоянии другой.
Огромный зал был до предела заполнен представителями знати, чиновниками и придворными; сквозь окна, открытые для того, чтобы в помещение мог попасть столь нужный свежий воздух, доносился постоянный рев многотысячной толпы у дворца, которая продолжала петь, кричать «ура!» и приветствовать то, что, по мнению русских, должно будет стать уверенной и быстрой победой. «Руки в длинных белых перчатках нервно мяли платки, – это бросилось в глаза великой княгине Марии Павловне, когда она вошла в зал, – и глаза под большими шляпами у многих были красными от слез. Переступая с ноги на ногу, мужчины хмурились в серьезном раздумье, они поправляли свои сабли и проводили пальцами по блестящим орденам, приколотым у них на груди» {2}. Священники возносили молитвы, дым ладана плыл по залу, а Николай II, стоя перед пятью тысячами собравшихся, официально объявил войну Германии.
В те первые дни оптимизм превалировал в настроениях общества, люди говорили о том, что гигантская русская армия запросто разобьет солдат кайзера, говорили о быстрой победе, благодаря которой будет восстановлен престиж короны Николая II и почести прольются на все его царствование. Идея патриотического энтузиазма овладела каждым, даже сама императрица и две ее старшие дочери решили внести свой вклад на алтарь победы, они проходили подготовку по курсу медицинских сестер Красного Креста и ежедневно работали в госпитале, основанном ими в Царском Селе {3}. Но шумная и энергичная Анастасия оказалась не у дел: в свои тринадцать лет она была еще слишком мала, чтобы выполнять такую работу. Вместо этого Анастасия со своей сестрой Марией выступила в качестве организатора своего собственного госпиталя для офицеров, раненных на войне. В ансамбле строений, будто созданных для театральных постановок, с зубчатыми стенами и островерхими башнями – носившем название «Феодоровский городок» и находившемся на другом берегу озера прямо напротив Александровского дворца – их организация устроила госпиталь № 17 {4}. Несколько палат, в которых были установлены простые металлические кровати, выкрашенные в белую краску, могли принять два десятка офицеров; здесь также имелась небольшая библиотека с книгами и журналами и общая гостиная, где были шашки и шахматы и даже бильярдный стол, чтобы скрасить досуг выздоравливающим офицерам, что проходили здесь лечение {5}.
Этот госпиталь и его пациенты позволили Анастасии понять, что она тоже может сделать что-то полезное, что она тоже может играть, пусть и небольшую, но роль в войне, которую ведет ее горячо любимый папа. Должно быть особо привлекательной стороной этого дела было также и то, что оно позволяло на какое-то время уйти от утомительного однообразия ее жизни. В сопровождении Марии она несколько раз в неделю посещала раненых, чтобы посидеть у их постели, написать за них письма и поиграть с ними в какие-нибудь игры, позволяющие быстрее скоротать томительные часы излечения {6}. Анастасии было интересно знать, что собой представляли эти люди, как они жили до войны, какие у них семьи, как они воевали и какие получили ранения. Пациенты госпиталя, в свою очередь, были очарованы этими девушками из самого высшего общества, дочерьми их любимого и богоспасаемого императора, которые уделяли им столько внимания. Не исключено, что раненые могли видеть этих девочек в кадрах кинохроники или на открытках, то есть в самом воплощении мифа об идеализируемой в национальном сознании семье. Однако зачастую действительность оказывалась поразительно, до удивления иной. Карманы Анастасии были набиты сладостями – маленькими круглыми конфетами, которые имели вкус «крем-брюле»; она щедро раздавала конфеты пациентам госпиталя, но также и сама, как вспоминает один из них, «ела их, не переставая». Анастасия также не обходила вниманием и любые другие сладости, которые могли встретиться ей: навещая одного из своих пациентов, она увидела, что кто-то принес ему коробку вишен в сахаре, и достаточно скоро и с разрешения владельца конфет, она «с величайшим удовольствием» стала запихивать их себе в рот, хотя и бросала при этом быстрые взгляды по палате, опасаясь, что кто-нибудь застанет ее за таким малопочтенным делом {7}. И при всем при этом Анастасия с очаровательным кокетством и невинными глазами вздыхала и говорила что-то о том, какую борьбу ей приходится вести, чтобы сохранить свою талию.
Госпиталь требовал к себе внимания, и он делал жизнь Анастасии более осмысленной, но он же предоставил ей еще одну возможность и более глубоко понять, и уразуметь идею принципа noblesse oblige, то есть «положение обязывает», что было особенно важно для той роли, которую выпало играть ей. Если императрица и ее две старшие дочери в соответствии со своим желанием выполняли любую работу, которая поручалась им в операционной, как при ампутации, так в случае смерти пациента на операционном столе, круг обязанностей великих княжон младшего возраста был гораздо меньше. В качестве подарков они вязали разные вещи для своих подопечных и приглашали артистов, чтобы внести какое-то разно-образие в жизнь пациентов своего госпиталя. «Сегодня мы пошли в наш госпиталь, – Анастасия писала своему отцу в письме, датированном 1915 годом. – Там был концерт. Выступали певцы, а потом танцоры, а затем артисты, которые и пели, и танцевали… Я сидела с некоторыми из твоих старых офицеров. Под конец все аплодировали» {8}. Когда пациентов госпиталя выписывали, великие княжны обеспечивали их часами и дарили им небольшие памятные медали со своими инициалами, а также другие подарки на память о встрече с дочерьми императора {9}. Но при этом Анастасия лицом к лицу сталкивалась с печальной действительностью, слишком хорошо знакомой всем ее пациентам. «Умерло еще двое бедняг, – писала она в письме, – а мы только вчера сидели вместе с ними» {10}. По мере продолжения войны такие печальные дни повторялись со все возрастающей частотой и опустошение, производимое ею, становилось все более ощутимым.
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 151
