О ветр осенний, когда повеешь,Чтоб тихий дождик лил?А я, о Господи, с любезнойОпять в постели был!
«Ветр» и «любезную» мне пришлось смотреть в «Словаре». Когда Мэри Лу читала это во второй раз, на меня накатило такое же чувство, как иногда от сильных сцен в фильмах. Огромное чувство, мучительно приятное, в груди.
– Лишь пересмешник поет на опушке леса.
– Лишь пересмешник поет на опушке леса.
– Что это значит? – спросила она.
– Не знаю. Это из фильма.
– Это как слова, которые я сейчас читала, да? Вызывает чувство, которое не умеешь назвать.
– Да, – ответил я. Она сказала то самое, что хотел сказать я, и это было даже немножко страшно. – Да. Именно так.
Потом она читала еще стихи. Ни одно не вызвало у меня того же чувства, но мне все равно было приятно слушать, как Мэри Лу читает. Она сидела на полу, скрестив ноги, и смотрела в книгу. Я смотрел и слушал, как она серьезным и ясным голосом читает нам обоим. Книгу она держит ближе к лицу, чем я, и когда читает, в ней есть что-то очень трогательное.
Мы каждый день ходим гулять и всякий раз обедаем в другом месте.
День семьдесят седьмой
Сегодня утром Мэри Лу ушла, как часто делает, купить нам еды в экспресс-обслуживании. Для этого она берет мою кредитку. Когда она ушла, я включил проектор и стал смотреть фильм с Лилиан Гиш и говорить диалоги в диктофон, и тут вдруг открылась дверь. Я повернулся и увидел в дверном проеме Споффорта. Он был такой высокий и крепкий, что как будто заполнял пространство, даже когда просто стоял. И все-таки на этот раз я не испугался. В конце концов, Споффорт всего лишь робот. Я выключил проектор и пригласил его войти. Он вошел и сел на белый пластиковый стул, лицом ко мне. На нем были легкие брюки защитного цвета, сандалии и белая футболка. Смотрел он на меня без улыбки, но и не сурово.
Некоторое время мы сидели молча, потом я спросил:
– Вы слушали мой дневник?
Я не видел Споффорта уже давно, и он никогда не заходил ко мне в комнату.
Он кивнул:
– Да. Слушаю, когда есть время.
Что-то в нем меня раздражало, и я его уже не боялся, поэтому спросил:
– Зачем вы хотите про меня знать? Зачем попросили меня вести дневник?
Он не ответил и, немного помолчав, сказал:
– Учить читать – преступление. За него вас можно отправить в тюрьму.
Я не испугался. Я вспомнил слова Мэри Лу про детекторов и что никого больше не уличают.
– Почему?
Я понимал, что нарушаю правило поведения: «Не спрашивай; расслабься». Но мне было все равно. Я хотел знать, почему учить кого-нибудь чтению незаконно. И почему Споффорт не сказал мне этого раньше, когда я предложил учить чтению в Нью-Йоркском университете.
– Почему мне нельзя учить Мэри Лу чтению?
Споффорт подался вперед, положил большие руки на колени и посмотрел на меня. Взгляд его немного пугал, но я все равно не стал отводить глаза.
– Чтение чересчур лично, – сказал Споффорт. – Оно чересчур приближает к чувствам и мыслям других людей. Оно смутит вас и обеспокоит.
Мне сделалось чуточку страшно. В присутствии Споффорта, при звуках его низкого властного голоса хотелось подчиниться и ничего не спрашивать. Но я вспомнил кое-что прочитанное в книге: «Другие тоже могут ошибаться» – и уцепился за эту мысль.
– Почему преступление быть смущенным и обеспокоенным? И знать, что думают и чувствуют другие?
Споффорт внимательно на меня посмотрел.
– Разве вы не хотите быть счастливым? – спросил он.
Я слышал этот вопрос раньше. Робот-учитель в интернате тоже спрашивал: «Разве ты не хочешь быть счастливым?» – и ответить мне было нечего. Однако сейчас, в комнате, где лежали вещи Мэри Лу, стоял проектор и коробки с кинолентами, я, неодурманенный препаратами, внезапно рассердился.
– Люди, которые не читают книг, убивают себя. Сжигаются в огне. Они счастливы?
Споффорт уставился на меня, потом вдруг перевел взгляд на стул, на котором лежало мятое красное платье Мэри Лу и стояли ее сандалии.
– И это тоже преступление, – сказал он, но уже мягче. – Жить больше недели с другим человеком.
– Что такое неделя?
– Семь дней.
– Почему не семьдесят дней? – возмутился я. – Или не семьсот? Я счастлив с Мэри Лу. Счастливее, чем когда-либо прежде с препаратами и быстрым сексом.
– Вы напуганы, – сказал Споффорт. – Я вижу, что вы напуганы в эту самую минуту.
Я резко встал:
– Ну и что? Лучше жить так, чем быть… быть роботом.
Я и впрямь боялся. Боялся Споффорта, боялся будущего. Боялся своего гнева. На миг у меня возникло желание принять сопор – целую горсть – и вновь стать спокойным, безмятежным, бесчувственным. Но мне понравилось злиться, я не готов был отказаться от гнева.
– Какое вам дело, счастлив ли я? Какое вам дело, чем я занимаюсь? Вы ведь все равно машина.
И тут Споффорт меня удивил. Он запрокинул голову и расхохотался. Смеялся он громко и долго. И что совсем удивительно – моя злость прошла, и я рассмеялся вместе с ним.
Отсмеявшись, Споффорт сказал:
– Ладно, Бентли. Ладно. – Потом встал и добавил: – Вы сложнее, чем я думал. Живите с ней. – Он пошел к дверям, но, прежде чем выйти, повернулся и глянул на меня: – Какое-то время.
Я молча смотрел на него. Споффорт вышел и закрыл за собой дверь.
Я сел на кровать. Руки у меня дрожали, сердце колотилось. Я ни с кем прежде так не говорил, а уж с роботом тем более. Я был ужасно напуган своим поведением. Но, где-то глубже, я ликовал. Очень странно. Никогда такого не чувствовал.
Когда Мэри Лу вернулась, я ничего ей про гостя не сказал, но и чтением заниматься не стал, хотя она просила, а начал ее обнимать. Она немножко на меня рассердилась, но мое желание было такое сильное, и мы так энергично занимались сексом, лежа на ковре, я крепко ее обнимал и мощно в нее входил, так что скоро она уже смеялась и покрывала мое лицо поцелуями.
А потом мне было так хорошо, так расслабленно, что я сказал: «Давай немного почитаем». И мы стали читать. И ничего не случилось. Споффорт не пришел.
