Шуленбург, сам получивший пять ран, ретировался в добром порядке, сохраняя побатальонные каре, и к ночи достиг небольшого городка Гурау, в трех лье от поля битвы. Едва он вознамерился дать войскам отдых, как вдруг с тыла появились оба гнавшиеся за ним короля. Возле Гурау, ближе к реке Одер, расположен густой лес, в котором саксонский генерал спрятал свою утомленную пехоту. Но шведы преследовали его и через лес, с трудом пробираясь по едва проходимым тропам. Саксонцы опередили шведскую кавалерию всего на пять часов. После леса, перед селением Руцен, течет река Парц. Едва Шуленбург успел собрать лодки и переправить свое уменьшившееся вполовину войско на другой берег, как появился Карл — никогда еще победитель не преследовал с такой быстротой неприятеля. Репутация Шуленбурга зависела от того, сумеет ли он ускользнуть от шведского короля, а сей последний почитал делом своей чести настичь его вместе с остатками армии. Карл не терял ни минуты и переправил конницу вброд. Саксонцы оказались зажатыми между речкой Парц и большой рекой Одером, текущей из Силезии и в сем месте уже глубокой и быстрой.
Погибель Шуленбурга казалась неизбежной, и все-таки, пожертвовав немногими солдатами, он ночью переправился через Одер и спас свою армию. Сам Карл сказал на сие: «Сегодня Шуленбург победил нас».
Впоследствии Шуленбург перешел на службу к венецианцам, и они воздвигли ему памятник на Корфу в благодарность за оборону сего бастиона Италии противу турок. Только республики могут воздавать подобные почести, короли же вознаграждают лишь деньгами.
Но славный подвиг Шуленбурга ничем не мог помочь Августу. Государь сей уже который раз отдал Польшу ее врагам. Сам он удалился в Саксонию и спешно восстанавливал укрепления Дрездена, небезосновательно опасаясь за столицу наследственных своих владений.
Польша склонилась перед Карлом. Генералы ее шли вослед за ним в Курляндию сражаться с мелкими московитскими отрядами, кои после великой Нарвской битвы действовали на манер кочевых татар — грабя, спасаясь бегством и появляясь вновь, чтобы опять скрыться.
Шведы повсюду были уверены в своей непобедимости, если только насчитывалось их не менее двадцати противу ста. При столь благоприятных обстоятельствах Станислав готовился к коронации — Фортуна, подарившая ему трон, но и вынудившая к бегству, снова призывала его в столицу. Толпа дворян приветствовала нового короля, с которым их соединили успехи на поле брани. Был созван Сейм, все препоны устранились, за исключением несговорчивости римской курии.
Вполне естественно, что сия последняя выступала не только на стороне короля Августа, который из протестанта сделался католиком ради польской короны, но и противу Станислава, получившего сию корону из рук злейшего врага католической религии. Папа Климент XI прислал грамоты всем польским иерархам и прежде всего кардиналу-примасу, в коих угрожал им отлучением, ежели осмелятся они участвовать в коронации Станислава или же будут препятствовать чем-либо королю Августу.
Если бы сии грамоты были доставлены собравшимся в Варшаве епископам, то можно было бы опасаться некоторых затруднений со стороны весьма многих, кто пожелал бы получить более выгод за свои услуги. И посему были приняты все меры, дабы папские грамоты не достигли своего назначения в Варшаве. Один францисканский монах тайно получил сии послания для передачи оных в собственные руки прелатов. Сначала он доставил грамоту викарию Хелмскому, но сей иерарх, весьма приверженный к Станиславу, отнес ее королю даже нераспечатанной, а тот призвал к себе монаха и спросил, как он осмелился взять на себя такое дело. Францисканец ответствовал, что совершил сие по приказанию генерала своего ордена. Станислав велел ему впредь слушаться лишь приказов короля и незамедлительно выслал его из столицы.
В тот же день по всей Варшаве был развешен указ Карла XII, запрещавший под страхом жесточайших кар всем лицам духовного звания вмешиваться в государственные дела. Для большей надежности у домов всех иерархов поставили охрану и запретили въезд в город иностранцам. Карл взял на свою ответственность все мелкие притеснения, дабы не ссорить Станислава с духовенством уже при восшествии на престол. Он говорил, что отдыхает теперь от трудов воинских, пресекая интриги римской курии, и сражается с нею бумажным оружием.
Карл и Станислав требовали у кардинала-примаса приехать для церемонии коронации, но он вовсе не желал покидать Данциг ради того, чтобы возложить корону на неугодного ему человека. Поелику никогда и ничего не совершал он без благовидного на то предлога, то и в сем случае поступил точно так же, велев ночью повесить папскую грамоту на дверях своего Дома. Раздраженный данцигский магистрат хотел найти виновных в сем преступлении, но не преуспел в этом. Кардинал был доволен — у него появилась причина не ехать на коронацию, и в то же время он оказал уважение и Карлу XII, и Августу, и Папе. Через несколько дней он скончался, оставив страну в ужасной смуте и испортив всеми своими интригами отношения с тремя королями, с Республикой и с Папой, который приказал ему явиться в Рим для отчета о своих делах. Но даже и у политиков на смертном одре являются иногда угрызения совести, и, умирая, примас написал королю Августу покаянное письмо.
4 октября 1705 г. в столичном граде Варшаве при полном спокойствии и торжественности воспоследовала коронация, несмотря на традицию производить сию церемонию в Кракове. Станислав Лещинский и жена его Карлотта Опалинская были помазаны львовским архиепископом как король и королева Польши в присутствии многих других иерархов. Карл XII наблюдал за сей церемонией инкогнито.
Тем временем, пока давал он покоренной Польше монарха, и датский король даже не осмеливался потревожить его, когда король Прусский искал у него дружбы, а король Август удалился в наследственные свои владения, царь становился день ото дня все опаснее. Августу он оказывал лишь незначительную помощь, но зато совершал весьма чувствительные диверсии в Ингрии.
Петр не только становился великим мужем войны, но уже учил и своих московитов сему искусству: в его войсках укоренялась дисциплина, появились хорошие инженеры, сильная артиллерия и много умелых офицеров. Некоторые из русских генералов научились и сражаться, и уклоняться от сражений, смотря по обстоятельствам. Более того, он создал флот, способный противостоять на Балтике шведам.
Усилившись, благодаря одному лишь своему гению, всеми сими авантажами и пользуясь отсутствием короля шведского, Петр после регулярной осады штурмом взял Нарву (21 августа 1704 г.). Овладевшие городом солдаты кинулись грабить, совершая при сем невероятные зверства. Царь метался по всему городу, пытаясь остановить эксцессы и убийства. Он собственноручно вырывал женщин из рук солдат, которые убивали их после насилия, и даже принужден был пролить кровь нескольких московитов, кои посмели ослушаться его приказаний. В нарвской ратуше до сих пор показывают стол, на который положил он свою шпагу, и вспоминают слова, сказанные им перед горожанами: «Шпага сия обагрена не кровию жителей, но самих московитов, единственно спасения ради жизней ваших».
Ежели бы царь всегда был толико человечен, то стал бы первым из людей. Он хотел не разрушать города, а строить новые, и основал неподалеку от Нарвы на вновь завоеванных землях город Петербург, ставший впоследствии его резиденцией и средоточием торговли. Город сей расположен между Финляндией и Ингрией на болотистом острове, где Нева несколькими протоками впадает в Финский залив. Он сам начертал план города с укреплениями, гаванью и набережными. Сей дикий и пустынный остров в краткое лето утопающий в грязи, а зимой похожий на обледеневший пруд, окруженный непроходимыми болотами и бездорожными лесами, сие прибежище волков и медведей, в 1703 г. наполнился тремястами тысячами жителей[27], коих царь собрал со всех концов своей Империи. В Петербург были перевезены крестьяне Астраханского царства, равно как и те, кои обитали на границах Китая. Приходилось прорубать леса, устраивать дороги, осушать болота, возводить дамбы, прежде чем закладывать основания самого города. Природу повсюду силой вынуждали отступать. Царь упорствовал в своем стремлении поселить людей в такой местности, каковая совершенно не годилась для жизни. Ничто не могло поколебать его решения — ни бесплодие земли, ни наводнения, смывавшие все уже построенное, ни невежество работников, ни даже смертность, унесшая только при самом начале двести тысяч душ. Уже в 1705 г. Петербург стал городом, а порт его наполнился кораблями. Император привлекал иноземцев своими милостями, одних жаловал землями, другим раздавал дома; он поощрял искусства, дабы смягчить суровость тамошнего климата. Но, самое главное, царь сделал Петербург недоступным для покушений неприятеля — шведские генералы, которые побивали его войска повсюду в других местах, не могли нанести ущерба сему новоявленному поселению. Среди окружавшей его войны оно наслаждалось полным спокойствием.
