Капризный, вечно всем и всеми недовольный, противоречивый в суждениях генерал буквально влюбился в подчиненного. Глубокое впечатление произвели на него деловитость Эйзенхауэра, его умение находить общий язык с представителями разных социальных кругов (особенно промышленниками), деловой стиль общения, простота и убедительность докладных записок. В 1932 году Макартур сделал заметку для официального доклада, которую затем направил Дуайту для сведения: «Дорогой Эйзенхауэр: Величайшие усилия с его стороны. Много лучше, чем я мог бы сделать сам. Я благодарен».
Такая оценка, с учетом личных свойств генерала, стоила дорого. Примерно тогда же в докладе Военному министерству Макартур написал о майоре Эйзенхауэре пророческие слова: «Это лучший офицер во всей армии. Когда произойдет следующая война, он взлетит сразу на самую вершину». Эти слова вырвались у него случайно, потому, что он был благодарен Эйзенхауэру. Однако через много лет экстравагантный генерал хвастал, что именно он разглядел в своем подчиненном выдающегося полководца.
Надо признать, что в своих воспоминаниях Эйзенхауэр был значительно менее снисходительным к Макартуру, признавал его крайний эгоизм: «Он никогда не мог увидеть другое солнце на небе». Но не это качество он считал главным у генерала. В интервью Питеру Лайону Дуайт говорил: «У него был огромный интеллект. Господи, он был просто потрясающим. У него действительно был мозг». Впрочем, в качестве подтверждения он привел лишь факт, что Макартур, прочитав документ, мог тотчас передать его содержание почти дословно. Думается, этого мало для констатации «огромного интеллекта». Исследования, посвященные генералу Макартуру, показывают, что он не обладал высоким уровнем военно-политического мышления.
В начале тридцатых годов на взаимоотношения Макартура и Эйзенхауэра наложило отпечаток знаменательное событие, резко усилившее стремление последнего до поры стоять вне политики, — «бонусный марш».
По окончании Первой мировой войны всем ветеранам была обещана выплата «бонусов» — разовых пособий, в среднем составлявших тысячу долларов. Оказалось, таких сумм просто нет в казне. Тогда было заявлено, что «бонусы» начнут выплачивать… почти через 30 лет, в 1945 году. Не случайно в народе их стали называть пенсиями для покойников.
Терпеливые ветераны с этим смирились, поскольку послевоенная экономическая ситуация была благоприятной, а с середины 1920-х годов начался бурный хозяйственный подъем. Когда же в условиях кризиса возникла массовая безработица, ветераны вспомнили о «бонусах». По инициативе их организаций в Конгрессе был поставлен вопрос о досрочной выплате и принят соответствующий закон. Президент Гувер наложил на него вето; для его преодоления необходимо было, чтобы за это решение проголосовали две трети членов палаты представителей и сената.
Летом 1932 года безработные ветераны, чтобы повлиять на Конгресс, собрались в Вашингтоне и разбили лагерь в его болотистом предместье Анакостия-Флэтс. Численность участников марша составляла от двадцати пяти до тридцати тысяч человек. Они требовали принятия закона о немедленной выплате причитавшихся «бонусов». Но консервативной администрации Гувера «бонусный марш» представился «угрозой большевизма, атакующей правительство даже в стенах Капитолия», иронически писал Эйзенхауэр через много лет. Тогда, однако, ему было не до иронии. Он видел, что ветераны вели себя спокойно, на государственный строй не покушались, однако вынужден был подчиняться приказам начальства.
А у начальства взыграла кровь. Это был единственный случай, когда Дуайт резко отрицательно отозвался о поведении Макартура: «Не могу понять, как этот чертов дурак смог стать генералом». Так что, можно сказать, они обменялись любезностями. Разница, правда, заключалась в том, что слова Эйзенхауэра никому известны не были, а ругань Макартура произнесена вслух. В данном случае Дуайт был не очень далек от истины, так как Макартур, как и Гувер, говорил, будто бы «коммунисты надеялись возбудить революционные действия».
Когда 27 июля 1932 года Гувер приказал ликвидировать ветеранский лагерь, Макартур решил, что полицейских сил для этого недостаточно, и вместе с военным министром Патриком Херлеем распорядился, чтобы ветераны «немедленно очистили территорию». Более того, генерал решил лично принять участие в операции и взял с собой Эйзенхауэра в качестве офицера связи. С. Амброз, изучивший многочисленные фотографии, запечатлевшие обоих «на поле боя», отмечает, что на них можно видеть «явно расстроенного Эйзенхауэра и пребывающего в отличном расположении духа Макартура».
Против ветеранов был применен слезоточивый газ, по приказу Макартура солдаты стреляли в воздух. Эйзенхауэр пытался убедить генерала отказаться от применения оружия, но тот не слушал. Власти сообщили, что убитых и раненых не было. Левая пресса утверждала обратное, сообщая, что среди убитых были даже дети. Осторожно критикуя действия Макартура в связи с «бонусным маршем», Эйзенхауэр замечал, что тот «страдал навязчивой мыслью о необходимости для верховного командира защищать свой образ любой ценой и никогда не признавать свои ошибки». (Некоторые современные российские авторы, в их числе и профессиональные историки, всячески раздувают события, связанные с разгоном «бонусного марша», используя в качестве источника информации преимущественно коммунистическую прессу; при этом имена Макартура и Эйзенхауэра ставятся в один ряд как виновники «расправы» над ветеранами.)
В данном случае надо отдать должное Макартуру, сделавшему вид, что «не заметил» иной, чем у него, позиции Эйзенхауэра во время разгона «бонусного марша». Через несколько месяцев генерал назначил майора своим личным помощником. Дуайт готовил тексты выступлений, которые его начальник потом произносил, почти не заглядывая в бумагу, так что слушатели думали, что генерал говорил спонтанно. Эйзенхауэр составлял официальные документы, в частности годовые отчеты штаба армии министерству, отражавшие, по словам С. Амброза, ужасное состояние американских вооруженных сил. Буквально нищенский военный бюджет предыдущих лет продолжал сокращаться, даже когда страна стала выходить из кризиса. В 1933 году на военные цели было вьщелено 304 миллиона долларов, а в следующем — 277 миллионов. Армия была не в состоянии заказывать новую военную технику. В ее распоряжении имелось лишь 12 танков, произведенных по окончании войны.
Начальник штаба, консервативный республиканец, обвинял во всех бедах не предыдущую республиканскую администрацию во главе с Гувером, а нового президента-демократа Франклина Рузвельта и его «новый курс», который в разгоряченном мозгу генерала представал как путь Америки к социализму. Эйзенхауэр не разделял это необоснованное мнение, но и он не мог понять, почему администрация Рузвельта не уделяет должного внимания подготовке страны к неминуемой большой войне.
Дуайт вел ожесточенные споры с Милтоном, вторым лицом в Министерстве сельского хозяйства и активным сторонником «нового курса». В спорах участвовал друг Милтона, с которым установил теплые отношения и Дуайт, Гарри Батчер — опытный журналист, руководивший в это время вашингтонским отделением компании Си-би-эс (Columbia Broadcasting System), крупнейшей в то время радиовещательной корпорации в стране. Через Милтона и Гарри Дуайт устанавливал связи в разных общественных кругах и сделался известным не только в армейской среде. Иногда далеко за полночь продолжались споры по поводу «нового курса», международных отношений, намерений Германии, где в январе 1933 года к власти пришла Национал-социалистическая партия во главе с Гитлером, выдвинувшая лозунги отмены Версальского мира и военного реванша. Аргументы собеседников были убедительными, и постепенно Дуайт становился сторонником рузвельтовского курса, что прямо противоречило позиции его непосредственного начальника.
