– Но «Мистериум»…
– К черту чертово представление, Дэнни! Я говорю о твоей жизни. Бог весть, отчего они так на тебя взъелись, но Рикар говорит, босс «Сорока девяти» – они зовут его Центром – лично хочет убедиться, что с тобой поквитались. Понятия не имею, за что и почему, но мы должны отнестись к этому крайне серьезно.
Теперь, когда он уже поделился подозрениями насчет клоунов, когда Лора подтвердила его худшие опасения, Дэнни ощущает себя совсем беззащитным – словно на спину ему прицепили мишень. Он бросает взгляд на окно. Облака, подъемные краны. И ничего больше. Ему вдруг с новой силой вспоминаются слова, которые прошептал Кван: наверху, мол, хотят твоей смерти. Дэнни нервно сглатывает, стараясь хранить спокойствие.
Главное сейчас – выиграть время, думает он. Подыграю Лоре, хотя бы пока гроза не уляжется. Поддавшись во время борьбы, иногда удается выгадать миг промедления – драгоценный миг, пока твой противник убежден, что уже победил.
– Как хочешь, тетя Лора, – произносит он, ссутулив плечи и приняв самый расстроенный вид.
– Вот умница. И не бойся.
– Можешь сделать мне небольшое одолжение?
– Посмотрим.
– У меня на столе лежат старые папины заметки. В большом блокноте в твердой обложке. Можешь найти их, отсканировать несколько последних страниц и переслать по электронной почте Заморе? Вот прямо сегодня.
– А подождать нельзя?
– Ну пожалуйста – а я что угодно для тебя сделаю. – Для выразительности он берет небольшую паузу. – Это поможет мне отвлечься и не бояться…
Лора вздыхает:
– Постараюсь. Но обещать не могу – мне еще надо столько всего уладить. Мой адвокат говорит, что ему звонили из полиции. Странный какой-то звонок. Какой-то суд в Риме. Боже, всегда все кувыр-ком…
– Ну пожалуйста! А я как паинька сяду в самолет.
Лора вздыхает:
– Ну ладно. И смотри там правда поаккуратнее. Еще поговорим.
Она протягивает руку, чтобы прервать разговор. Экран темнеет.
Когда Дэнни закрывает лэптоп, Хавьер одобрительно кивает.
– Ты ее обхитрил, да? Чтобы добиться чего тебе надо?
Дэнни смущенно отворачивается, чтобы не смотреть Хавьеру в глаза.
– Всем нам иной раз приходится лукавить, – говорит здоровяк. – Твой папа, когда хотел, мог любого вокруг пальца об-вести.
– Вы его знали? – неуверенно спрашивает Дэнни, гадая, вдруг Хавьер сейчас расскажет ему о еще каком-нибудь папином недостатке.
– Si, si[50]. И тебя тоже, Дэнни. Но ты был совсем крошкой. Иди-ка взгляни. – Он ведет Дэнни в столовую с высоким потолком. Двое детишек, мальчик и девочка, не старше пяти-шести лет, заняты едой, болтая с набитым ртом.
– Мои, – гордо объявляет Хавьер. – Пако и Лучия.
Дети поднимают головы и радостно улыбаются отцу.
– Но я хотел показать тебе вот что.
На противоположной стене висит большая фотография в массивной, затейливо украшенной рамке.
– Может, узнаешь тут кого, – говорит Хавьер.
Верхняя половина изображения тонет в густой тени, а снизу выстроился ряд ярко освещенных фигур. Слева направо: еще совсем молодой Хавьер со старинной фотокамерой на треноге, смотрит прямо на зрителя, зажав в руке спусковое устройство. Рядом с ним Иззи и Беатрис – прекрасные в обычных своих страусиных перьях «черных ангелов» – присели по сторонам от маленького темноволосого мальчика не старше трех лет с виду. После воздушных гимнасток – бе-зошибочно узнаваемый майор Замора, спокойный и собранный. На него с восхищением смотрит стоящая рядом карлица. У ног мальчика свернулся пес – скорее всего, Герцог, только в шерсти у него пока еще черного больше, чем седины.
Дэнни подходит к фотографии, тянется пальцами к стеклу, к фигурке маленького мальчика. Цвет глаз ребенка разобрать невозможно, но зато пристальная внимательность взгляда не оставляет почвы для сомнений.
– Это же я, да? – негромко спраши-вает он.
Хавьер кивает:
– Восемь-девять лет назад.
– А я не помню.
В тени чуть позади стоят Роза и Джимми Торрини – оба кажутся чуть моложе, чем сейчас, – и, черным силуэтом на фоне ярко освещенного дверного проема, еще одна фигура: не то собирается присоединиться ко всем, не то уходит.
– Это по мотивам картины Веласкеса[51], – поясняет Хавьер. – На оригинале изображен испанский двор, наблюдающий, как художник пишет портрет короля с королевой. У меня целый день ушел на то, чтобы все подогнать и расставить как надо. Видишь короля с королевой? Настоящих героев картины? Я тебе подскажу…
Но Дэнни уже и сам их заметил. В глубине комнаты маячат смутно отраженные в зеркале призрачные лица мамы и папы. Оба вне картины, но в то же время и внутри ее.
– Как тебе? – спрашивает Хавьер, подходя к Дэнни и кладя руку ему на плечо.
Но Дэнни не в силах ответить. Он с трудом сдерживает эмоции. Есть во всем этом что-то такое загадочное, такое трогательное. Словно пророчество – что они уйдут, но все еще останутся где-то вокруг, будут наблюдать… Он набирает в легкие побольше воздуха, делает глубокий выдох:
– А кто та карлица?
– Гала, – отвечает голос позади него. Замора тихо подошел сзади и тоже разглядывает фотографию. – Мы одно время были вместе. Но у нас ничего не полу-чилось.
– Ее я тоже не помню.
– А ты был совсем крошкой, – похоже, Замора рад сменить тему. – А потрясающе у Хавьера вышло, no? Всегда хотел как-то воссоздать эту картину – разыграть, например. С Веласкесом в чем вся штука-то: он первым из художников стал писать нас, карликов, как обычных людей. Не как домашних животных или уродцев. Благослови его Господь.
Дэнни кивает, но взгляд его прикован к отраженным лицам родителей, улыбающимся ему из своего вечного полумрака.
– Пойдем, amigo, – ласково зовет его Замора. – Мне пора на репетицию.
В комнату с кофейником в руках входит темноволосая женщина. В стенках кофейника отражается предвечерний свет, подсвечивая проборожденные тревогой морщинки вокруг ее глаз. Она хоть и выдавливает из себя улыбку, но все же не в силах скрыть напряжения.
– А это Лопе, моя жена, – представляет Хавьер и целует ее в щеку. – Прости, cariño[52]. Нам пора уходить.
