– Как красиво! – воскликнула Эммануэль. – Я как будто в космосе! Как тебе удалось привлечь столько метеоритов и настроить игру их света?
Но ее практичность взяла верх над поэтическим настроением, и, прежде чем Лукас успел ответить на первый вопрос, она спросила:
– Все эти включенные приборы и лампочки не перегреют твое оборудование? Не повредят твоим микросхемам? Не взорвут мозг компьютерам? Я раньше замечала, что у тебя работают одновременно не больше четырех-пяти компьютеров.
– На самом деле они не работают, лишь включены в сеть. И только для того, чтобы украсить помещение. Ведь без должного освещения нет и праздничного настроения, не так ли? Пусть они выполнят роль китайских фонариков или фейерверков.
– Великолепно! Но что же мы празднуем? Первый показ твоей исчезающей ткани вчера вечером?
– Это, – ответил Лукас, – уже в прошлом. Сегодня после полудня я получил еще одну новость: результат биологических тестов, который я с нетерпением ожидал, хоть они и были формальными. В моей «Формуле 8» нет ни следа токсичности, и она полностью переносима! Я знал это и раньше, но хотел быть уверенным на все сто процентов, чтобы не отравить тебя. Все о’кей! Мыши и морские свинки остались такими же резвыми, как и я, когда переходил от белого вина к красному и от шампанского к шартрезу. Кстати, что будем пить сначала?
Эммануэль посмотрела на вино и воскликнула:
– Ну и поворот! Но почему же ты изменил своим винам из Прованса? Они в чем-то провинились перед тобой?
– Нет. Но я их пью каждый день: это своеобразное топливо для мыслей, оно не подходит для развлечений.
Эммануэль хотела бы, чтобы Лукас еще немного рассказал о результатах исследований, ей не все было понятно.
– Лукас, обычно ты выражаешься яснее. Что еще ты изобрел? Нечто съедобное?
Он почувствовал в ее голосе опасение и развеселился:
– Не бойся! Впрочем, узнаешь за ужином. А теперь – за дело!
Он положил в печь полупрозрачный контейнер, с которого снял крышку.
– Что это? – спросила Эммануэль.
– Пирог из гусиной печени.
– Самонагревающееся суфле!
– Нет, оно превращается в бабочку. Ты видишь лишь куколку. Пока она будет эволюционировать, у нас будет время для закуски.
– А есть еще и закуска?
– Да, но только одна: авокадо с икрой, королевской икрой, как меня уверяли. Очень бледной. Как жемчуг. Она – молочная.
Эммануэль восхищенно присвистнула.
– На десерт, – завершил Лукас, – мы вернемся к более привычной кухне: к торту с манго.
* * *
Эммануэль помогла Лукасу накрыть на стол. Она пожалела, что он не подумал о цветах, и предложила зажечь свечи.
Эта идея, по всей видимости, шокировала Лукаса:
– О чем ты говоришь? Оттуда у меня это старье? Может, тебе еще и цветы нужны?
«Даже у гениев есть свои недостатки, – мысленно утешила себя Эммануэль. – Так или иначе, для моего дыхания это пойдет на пользу. Нарциссы Аурелии меня прилично одурманили».
Ужин удался на славу, хорошее настроение Эммануэль и Лукаса преобразовалось в приятную эйфорию. Эммануэль свернулась калачиком в большом кресле из синтетической кожи и стали, которое служило Лукасу наблюдательным постом, когда тот был один. Сам он расположился на семицветной подушке. Эммануэль отметила, что не видела ее раньше.
– Она была в лаборатории. Я ею воспользовался, чтобы сориентироваться.
И чтобы не оставить гостье времени на вопрос «Сориентироваться в отношении чего?» – он добродушно вернулся к старой истории:
– Так ты говорила, что на выставке все прошло хорошо?
Эммануэль ответила философски:
– Для окружающих – да. Для науки – не очень. У твоей ткани есть некоторые недостатки.
– Это невозможно. Она саморегулируется, ткань абсолютно надежна.
– Видимо, неисправность в блоке управления.
Но Лукас был категоричен:
– Нет! Он тоже надежен на сто процентов. Я его испытывал.
– Возможно. Но все-таки можно предположить, что на пятьдесят процентов он барахлит.
– Он не подчинялся, когда нужно было сделать ткань невидимой?
– Скорее, он не хотел возвращать ее на место. Отдаю ему должное: ему присуща психологическая тонкость. В общем и целом он доставил удовольствие большому количеству людей. Без него я не могла бы добиться такого успеха. Что бы я ни говорила, но я не всегда такая смелая, какой могу показаться. Иногда я бываю трусоватой. Но твой механизм не оставил мне выбора.
Лукас немного успокоился:
– Я изготовил это прибор вовсе не для того, чтобы он вмешивался в твою жизнь, он не должен принимать решения за тебя. Он должен подчиняться тебе. Ты его принесла?
– Все здесь, – ответила Эммануэль.
Чтобы взять свою кожаную сумку, которая лежала на полу, ей пришлось соскочить с кресла космонавта и опуститься на колени. Эммануэль наклонилась вперед, протянула руку, но до сумки так и не смогла дотянуться.
Она вытянулась всем телом, словно гибкая змея, но все равно не смогла преодолеть это расстояние…
Эммануэль подняла на Лукаса взгляд, полный хитрого раскаяния, и заметила, что он следит за ее движениями и что они ему, похоже, нравятся. Он восхищался ее грацией и молодостью.
Возможно, признался он себе, эти аппетитные ягодицы под черной гривой волос, это шелковое платье, лишь наполовину прикрывающее бедра соблазнительницы, теплый румянец напряженных икр, матовость длинных рук – вся эта красота стоила цветов, которые он не удосужился купить.
Лукас ждал, что Эммануэль будет делать дальше. Но она все-таки дотянулась до сумки, открыла ее, достала оттуда свое платье в коробочке и протянула юноше.
Затем Эммануэль уселась в позе сфинкса и принялась внимательно наблюдать за ученым, который открывал коробочку с платьем.
Лукас разложил платье на полу и начал играть кончиками пальцев с одной из его сторон. Разные части ткани исчезали и вновь появлялись с непогрешимой покорностью.
Тогда молодой человек без слов передал пульт управления своей подруге. Та повторила операцию, результат был тем же. Она растерянно пожала плечами. Лукас же положил конец этой безмолвной сцене, высказав предположение:
– А что, если блоку просто-напросто не понравилось лежать в твоей пачке «Данхилла»?
– Да ты сноб! Он что, вел бы себя лучше, если бы ему предложили «Картье»?
– Посмотрим, – проговорил Лукас и вновь вставил сероватый блок внутрь пустой коробочки.
Сначала все шло хорошо. Но когда прибор вновь стал бунтовать, изобретатель признал: платье не подчиняется командам. Лукас прервал испытание.
