Душу Владимиро-Волынского князя точила обида. Столько лет верной братской любви, которую не победил даже страх смерти, и вот — один навет все разрушил.
Боярин преследовал одну цель — разъединить их, чтобы хоть напоследок навредить. Два княжества, сплоченно выступавшие против любого неприятеля, были не так уж сильны по отдельности.
Василько не чувствовал гнева на брата. Ему казалось: что-то важное и светлое ушло из его жизни. Заглушаемое отчаяние давило на сердце. Нелегко князю было так уехать.
Василька нагнал Георгий. Он убеждал его остаться, но князь молчал и смотрел мимо сотника. Он просто не знал, что делать.
— Помоги мне, Георгий, — наконец попросил Василько, положив руку на плечо сотнику, — сними с меня этот навет. До конца жизни мне теперь не будет веры.
Георгий серьезно посмотрел на Владимиро-Волынского князя, как будто обдумывал какое-то решение.
— Обещаю, что найду тех, кто за всем этим стоит, — наконец ответил он, — жизни своей не пожалею, а разворошу этот муравейник.
Сотник быстро развернулся и ушел.
Князю Василько вдруг вспомнилось, как в юности они с Даниилом воевали с венгерским воеводой баном Фильнием, который в союзе с поляками занял Галич. Он уже был прославленным полководцем, а они — совсем еще мальчишки: Даниилу было семнадцать, а Васильку и того меньше. Однако ж победа досталась им. Они не только разбили вражеское войско, но и пленили многих знатных венгров и ляхов.
Плечом к плечу два молодых князя сражались в битвах и не задумывались о заговорах и предательстве…
Воспоминания так захватили Василька, что он не заметил, как дверь приоткрылась. В покои вошел Даниил — князь Галицкий.
Его волевое лицо было строго, как обычно, но печально.
Он посмотрел прямо в глаза Васильку.
— Прости меня, брат, — твердо сказал он, — это была лишь минутная слабость. Прости меня. Если сможешь, прости.
На глаза князя Даниила, которого опасался сам хан Батый, навернулись слезы.
Василько с минуту смотрел на старшего брата, которого всегда любил и уважал, потом шагнул ему навстречу и обнял.
— И ты меня прости.
Слезы не удержались, и обида, давившая изнутри, словно черная туча, пролилась дождем, принеся солнечный свет радости.
Так со слезами на глазах примирились два славных князя, смелость и преданность которых друг другу стали легендой, поминаемой по сей день.
Боярин Борислав
Посоветовавшись, князья решили не показывать, что пропасть, пролегшая между ними, преодолена.
Василько уехал во Владимир Волынский: там его ждали неотложные дела; а Даниил стал собираться в Холм — любимый свой город, свое детище. Вопреки приказу Бурундая, укрепления Холма не были разрушены. Князь не боялся рисковать — он хотел иметь в своем княжестве хотя бы один град, за стенами которого можно было держать оборону.
На вечер был назначен пир по случаю отбытия князя в город, который мог считаться новой столицей княжества.
Даниил не любил шумные праздники и застолья, однако принимать в них участие было одной из обязанностей князя.
В этот вечер все было как обычно — люди веселились, невзирая на мрачную тень, нависшую над княжеством. Кругом ходили чаши, сыпались застольные шутки. Даже лицо князя утратило отпечаток напряжения, не оставлявшего его всю последнюю неделю.
Вдруг гомон нетрезвых голосов прекратился.
Встал боярин Борислав, держа в руках дорогую чашу иноземной работы.
— Испей, князь, чашу заздравную вина заморского, — обратился он к Даниилу, — от бояр тебе честь и хвала. — Борислав протянул чашу князю.
Лицо князя сразу потускнело: Георгий успел рассказать Даниилу о заговоре отравить его на пиру; однако они думали, что опасность миновала, когда погиб боярин Дорофей. Князь любил Борислава.
Только не он.
Боярин был молод и умен. У него могло бы быть большое будущее.
— Хорошо. — князь принял чашу и высоко ее поднял. — За успех нашего дела, — нарочито весело сказал он, обратившись к сидящим рядами боярам, но взор его не выражал радости и дольше всего задержался на Бориславе.
Сердце Борислава защемило, когда он встретился взглядом с Даниилом.
Князь медленно поднес чашу к губам, не сводя пристального взора с молодого боярина.
В груди Борислава непереносимо ныло, пока он внезапно не осознал, что то, что он собирается сейчас сделать, непоправимо перевернет всю его жизнь и он не будет рад этой перемене.
— Стой! — в одно мгновение Борислав оказался рядом с князем и выбил чашу из его РУК.
Бояре отпрянули. Чаша, звякнув, покатилась по полу, разбрызгав вино по скатертям.
— Это хорошо, что у тебя еще осталась совесть, — только и сказал князь таким тоном, что по спинам бояр поползли мурашки. — Когда ты слышишь голос совести — это твой ангел хранитель разговаривает с тобой.
— Уведите его, — обратился князь к вбежавшим дружинникам. Над столами повисло тягостное молчание.
После пира князь навестил боярина Борислава в темнице. Тот был подавлен, его терзало сознание вины за то, что он чуть было не натворил, но остальных заговорщиков отказался выдать. Князь решил его пока оставить в покое — Борислав еще мог стать сторонником и союзником князя.
Выход из положения предложил опять же сотник. Он и осуществил свою задумку.
В палатах, в которых пировали, еще оставалась кучка бояр. Георгий знал почти всех. При его приближении они заметно насторожились. От группы отделился один старый знакомец и поинтересовался:
— Ну, как дела, Егорушко?
— Неплохо, князь жалование повысил, обещал тысяцким сделать.
Боярин нетерпеливо и разочарованно пожевал губами.
— Я не про то. Узнали, кто в сговоре с Бориславом был? — наконец решился прямо спросить он.
— А, это! — сотник старался не слишком явно строить из себя убогого.
Георгий наклонился к самому уху боярина и заговорщически прошептал: «Князь и так все знает. Слышал я, ночью брать будут тех, кто злоумышляет против него».
Боярин отшатнулся.
— Да ну!
— Смотри, никому ни слова, предупредил по старой дружбе, — Георгий похлопал боярина по плечу, отчего тот недовольно поморщился, — я тебе ничего не говорил.
Сотник подошел к столу, отхлебнул меда прямо из кувшина и побрел прочь.
Только дверь за ним закрылась, в горнице тут же послышались возбужденные голоса.
