— Никуда я не собираюсь уходить, пока Маша сама меня не прогонит, — заявила Катя, улыбаясь сестре.
— Нет-нет, — поспешно проговорила та, сжимая ее руку, — не уходи, пожалуйста!
— Если ты такая умная, — проворчала мать, обращаясь к Кате, — то объясни своей младшей сестре, что ей, по крайней мере, не мешает немножко похудеть!
— Что правда, то правда, — спокойно сказала Катя, — но Маша и сама это прекрасно понимает.
Маша со вздохом кивнула, а мама тут лее сняла телефонную трубку и принялась прозваниваться к знакомому врачу-диетологу, большому специалисту в своем деле. Кажется, по совместительству он был еще не то гипнологом, не то сексопатологом. Как бы там ни было, после его курса стремительно худели не только кошельки пациентов, но и сами их владельцы. Кроме таинственных и экзотических восточных процедур, он кормил пациентов пилюлями собственного изготовления, от которых не только худели, но и вновь обретали радость бытия.
— Да, доктор, — защебетала мама, — конечно, доктор. Как скажете, доктор. Все что угодно, доктор… Огромнейшее вам спасибо!
Положив трубку, она даже потерла от удовольствия руки.
— Завтра у тебя начнется новая жизнь, — победно заявила она.
— Ты пойдешь? — осторожно поинтересовалась у сестры Катя.
Однако Маша медлила с ответом. Смысл жизни все еще ускользал от нее.
Переворачиваясь на постели так, чтобы слезы и сопли красноречиво размазались по подушкам, она закричала:
— И не подумаю! До тех пор, пока не буду точно знать, что со мной будет!
— Ну не знаю, — проворчала мама, потянувшись за своей сумочкой, — с тобой невозможно говорить! И ты неблагодарная, как всегда.
— Что ты хочешь знать? — спросила сестру Катя.
— Я хочу знать, — заявила та, — обещаете ли вы убедить Эдика, чтобы он позволил мне чем-нибудь заниматься.
— Глупенькая, это совершенно ни к чему, — сказала с улыбкой Катя. — Просто делай что хочешь, и черт с ним, с Эдиком.
— Чем, интересно, она будет заниматься — без образования, без специальности? А когда Эдик ее бросит, то кто, интересно, будет ее кормить-одевать? Может, ты? Я, например, этого делать не собираюсь!
— Она может учиться заочно, она найдет работу… — начала Катя, но взбешенная и как всегда непреклонная родительница схватила сумочку и вышла вон, громко хлопнув дверью.
* * *
Спустя три недели после аккуратных посещений замечательного доктора и усердных занятий на корте Маша сбросила целых пять килограммов, укрепилась духом и добилась того, чтобы ее восстановили на заочном отделении факультета журналистики, который она бросила прошлой осенью при первых же признаках токсикоза беременности. А главное, она набросала очерк для газеты или журнала. Про себя она решила — как только она снова начнет влезать в свои прежние наряды, то любой ценой устроится хоть штатным, хоть внештатным корреспондентом в какое-нибудь приличное издание.
* * *
Когда однажды вечером Эдик вернулся домой из офиса, Маша торжественно вручила ему рукопись очерка. Для прочтения. Накрывая на стол, она наблюдала, как, механически встряхнув листками, он уселся на диван и, закинув ногу на ногу, приступил к чтению. Кажется, он еще толком не понимал, что именно она сунула ему в руки. Вдруг он побледнел как смерть, схватился за сердце и стал ловить ртом воздух.
— Что с тобой? — испугалась она.
— Сам не пойму, — с трудом выдавил Эдик, ослабляя галстук. — Что-то мне нехорошо. Принеси попить…
Она стремглав бросилась за водой и, вернувшись, протянула стакан умирающему супругу. Ее рука дрогнула, и она слегка облила его дорогой английский костюм.
— Идиотка, — закричал он, — посмотри, что ты наделала!
— Господи, ты меня напугал, Эдик. Я подумала, что у тебя схватило сердце.
Маша взяла его за руку и попыталась нащупать пульс.
— Отстань! — снова взвизгнул он, отдергивая руку. — Со мной все в порядке. Это нервное.
Он прошаркал в спальню и уселся на кровать, неподвижно уставившись в окно с видом на золотые купола. Маша молча смотрела на него.
— Зачем тебе эта дурацкая писанина? — вдруг запричитал он. — Чтобы меня расстраивать? Ты же знаешь, я должен быть в форме. Если я выбит из колеи, то не могу работать. Не могу зарабатывать деньги нам на жизнь! Думаешь, мне легко все дается?
— Нет, я так не думаю, Эдик. Но я тоже хочу чем-то заниматься, работать. Ты пойми…
— Нет, это ты пойми! Я тебе хочу кое-что объяснить! — перебил он. — С самого начала ты ведешь себя совершенно недопустимо… А теперь посмотри, тебя так отвратительно разнесло, что с тобой даже стыдно появляться на людях. Но дело даже не в этом. Главное, ты убиваешь во мне все желание. Ты как будто добиваешься, чтобы во мне умерло все мужское. Это настоящее неуважение ко мне как к мужчине!
Раньше Эдик никогда не говорил с ней об этом. По мере сил она старалась оказывать ему это самое «уважение». Но теперь его словно прорвало.
— С тобой я скоро стану полным импотентом! — зловеще сообщил он.
То есть «неполным» он был всегда.
— Ты меня перестаешь возбуждать! — добавил он. А как насчет Маши? Если Эдик и возбуждал в ней что-то, то это было чувство вины. Проклятое и незаслуженное вечное чувство вины.
— Я старалась как могла… — прошептала она.
— Как могла! — саркастически усмехнулся Эдик. — Ты только доказала полную свою несостоятельность в этом смысле. К тому же ты неспособна иметь здоровых детей.
— Но в этом-то почему я виновата? — прошептала Маша, и у нее на глаза навернулись слезы.
Но Эдик как будто ничего не замечал.
— После твоего безответственного поведения…
Ужасные роды, мертвой ребенок… и это он называл теперь ее безответственным поведением!
— После всего этого у тебя еще хватает наглости чего-то требовать от меня!.. Ты довела меня до того, что я не могу сделать тебя беременной! Мне неприятно на тебя смотреть, не то что…
— Неужели ты думаешь, что мне самой нравится, как я выгляжу? Это все беременность… — заплакала Маша. — Ты думаешь, я не страдаю?
— Молчи и слушай, — оборвал ее Эдик. — Меня абсолютно не интересуют твои переживания. Я поступал, как настоящий мужчина. Я хотел создать тебе достойную жизнь. А ведь найдутся сотни девушек, которые готовы ползать за мной на коленях, лишь бы носить мою фамилию!
— Ты хочешь, чтобы я ползала на коленях?
— Не кривляйся! — заорал Эдик. — Я выразился фигурально. Даже в возвышенном смысле!
— Эдик, — вдруг прошептала Маша, — скажи мне, пожалуйста, кто у меня тогда родился: мальчик или девочка? Мне очень нужно это знать.
Он взглянул на нее с презрением и злостью.
