Мы тоже отодвинули свои стаканы. Я — потому что уже обпился и хлебал только из уважения к хозяину, а Захарка — с видимым сожалением.
— Итак, в чем же главная проблема России? Почему нужны все эти революции, индустриализации и коллективизации? Ответ прост — там, где живут русские, нормальным людям делать нечего. И не нужно агитировать меня за коммунизм, — сказал он открывшему было рот Захару. — Я сам кого хочешь сагитирую.
Мы не нашлись, что возразить — но только потому, что такая точка зрения была неожиданной для нас.
— Что такое завод в России? — продолжал лекцию Изотов. — Это глубокий фундамент, упрятанные глубоко под землю коммуникации, это толстые стены, это огромные потери энергии каждую зиму, это круглосуточное освещение, потому что фонари над цехами большими не сделаешь — вымерзнут, а малые не дают столько света, сколько нужно, да и будь они большими — солнца в наших широтах не так много, как в том же Чикаго. Наш завод — это огромные расстояния для подъездных путей, это недостаточные людские ресурсы в нужных местах. Это неэффективное управление, более радеющее о соблюдении придуманных нормативов и объемов, чем в улучшении своей продукции. Мало того, мы планируем каждый свой завод так, чтобы он непременно обладал бомбоубежищем, а то и не одним, которое тоже стоит денег, которое нужно поддерживать всегда в рабочем состоянии. Простой вопрос — зачем? Ведь после применения современных боеприпасов по этому заводу, толку оттого, что сохранились его работники, разом перешедшие в разряд нахлебников, не будет никакого. Всего этого у такого же завода в США, Англии, Италии, Германии или Испании нет. Там от любого завода до моря, а дешевизну морских перевозок еще никто не отменял — рукой подать, солнце светит чуть не триста дней в году, земля не замерзает зимой. И тэдэ и тэпэ, вы ребята грамотные и должны это понимать. Любое производство у нас требует существенно больших капитальных и текущих затрат, чем такое же производство, размещенное в другой стране. Кроме, пожалуй, Монголии и Центральной Канады. Но кто-нибудь слышал о производстве в Монголии?
Мы разевали рты, пытаясь влезть в его монолог, но, прежде чем с языка срывалось какое-нибудь возражение, мы понимали, что старик кругом прав.
— Подождите-ка! — Захар не желал ничего принимать на веру. — Полно же в этом мире северных стран! Или стран, у которых тоже нет портов. И все себе живут припеваючи! Норвегия, Канада! У Японии вон вообще никаких ресурсов нет. И ничего, живут и радуются!
Валентин Аркадьевич изобразил на лице зубовную боль:
— Как же вы мне надоели, скороспелые умники! Есть северные страны, но ни одной из них не нужно кормить двести пятьдесят миллионов населения. Ни одной из них не нужно быть супердержавой, содержать армию и флот. Есть северные страны, но нет ни одной, у которой все неблагоприятные для традиционной индустрии факторы были бы собраны вместе! Если этого понимания нет, то рассуждать о чем-то дальше — просто тратить время. Так что, этот тезис принимается?
Не скажу за Захара, а я крепко задумался. Потому что с такой точкой зрения на производство столкнулся впервые.
Приняв наше молчание за согласие, Изотов продолжил:
— Соответственно любой сложный и массовый товар, предложенный нами на внешний рынок, будет либо по той же цене, что и произведенный за границей, но с худшими качеством и функциональностью, либо, при сохранении требуемых эксплуатационных характеристик, будет существенно дороже. Потому что нам тоже нужно окупать строительство своих заводов. Мало этого. Представь себе: завод выпускает неконкурентную продукцию: станки, трансформаторы, подъемные краны, рольганги и блюминги, уступающие зарубежным аналогам — в цене, в удобстве использования, в функциональности, в массе других техническо-экономических характеристик. И оснащает этим оборудованием другие заводы, усугубляя и без того их безнадежное положение на рынке! Теперь вместо ежедневного выпуска пятисот единиц продукции, как делается на заводе в Гамбурге, мы можем выпускать только триста. По более высоким ценам. Потому что даже простой завода стоит денег. Завод не работает как мог бы, не выпускает продукцию в сопоставимых с немцами объемах, работники бьют баклуши, а деньги уходят в трубу!
И чтобы как-то реализовать продукцию нашего Тяжмаша, Средмаша, Легмаша за нормальные деньги, мы политическим путем заставляем некоторых партнеров покупать у нас заведомо проигрышный товар. Для этого и придумал Иосиф Виссарионыч СЭВ. Но даже там не рискнул вводить рубль для расчетов, подобно американскому доллару, резонно рассудив еще в 1950 году, что если рубль обеспечен золотом, то со временем наши партнеры скопят этих рублей достаточно, чтобы избавить нас от золота. Что нам и продемонстрировал Де Голль в 65-м, попросив у янки обещанное золото вместо долларов. Сам Сталин или кто-то из советников заранее побеспокоились об этом и придумали искусственную валюту «переводной рубль» — для расчетов внутри организации.
Он перевел дух и продолжил:
— Но мы говорим о России. Значит, чем меньше степеней переделки сырья, тем — в государственном смысле — нам дешевле обходится товар и тем выше прибыль по отношению к затратам. Не нужно строить заводы, обрабатывающие сырье и на каждом этапе переделки увеличивающие издержки, не нужно содержать огромное количество социальных объектов для персонала заводов. Нам улыбнулась удача, вернее, стараниями нашей разведки и ЦК, мы во многом сами создали ситуацию, в которой война на Ближнем Востоке дала нам такой товар — нефть. С начала семидесятых основной оборот во внешней торговле, если исключить участников СЭВ, придется как раз на поставку ресурсов. Мы стали мировым донором, хлопцы, вовсе не обладая достаточными объемами крови. Мы затыкаем дыру собственной экономической несостоятельности достоянием будущих поколений.
— Как же так? — возмутился Захар. — Если судить по отчетам изысканий, наши запасы нефти едва ли не самые большие в мире!
— Во-первых, молодой человек, не самые большие. Процентов десять от общемировых. Не больше. А скорее всего, сильно меньше. Зная, как раздают премии за объемы найденных месторождений, проще предположить лишние, липовые объемы, чем реальные. А во-вторых, они все труднодостижимые. Не как у саудитов — подгоняй танкер к берегу и черпай из ямы черпаком. Нам требуются железные дороги, требуются нефтехранилища, требуются трубопроводы — по три тысячи километров длиной! А это все затраты, которые будут заложены в конечную цену. Так что когда нефть стоила три доллара в течение сорока лет — никому и в голову не приходило тащить ее на внешний рынок. И мы потихоньку обходились своими собственными заводами — потому что валюты для покупки продукции у капиталистов просто не было. Помню, как лично Анастас Микоян ездил в Америку покупать заводик по производству томатного сока! Мы делали дорогие станки, над которыми смеялся весь мир, и, надрывая жилы, выпиливали на этих станках свои спутники и ракеты.
— Несколько попыток увеличить объем внешнего рынка для реализации промышленного производства — все эти пляски с «Капиталом» Маркса вокруг африканских и азиатских корольков — только увеличили круг нахлебников, едущих на издыхающей лошадке. Мы не смогли им продать ничего, кроме некоторого количества тульских «пряников» от товарища Калашникова, но взамен получили целую когорту шантажистов, норовящих сорваться с крючка каждый раз, когда поток «безвозмездной помощи» хоть чуть-чуть ослабевает.
