Я в долгу не остался и сообщил ей, что она ведьма, каких поискать.
Откашлявшись, я задумался, не ошибкой ли был этот звонок.
— Доктор Кан, мне попал в руки один путевой дневник. Его вел некий человек, участвовавший в экспедиции Рэли тысяча пятьсот восемьдесят пятого года.
— Что?! Экспедиция к Роаноку?
— Да.
— Вы обнаружили путевой дневник, который вел кто-то из находившихся на борту?
— Да, юнга по имени Джеймс Огилви.
— С ума сойти! Да где ж вы его откопали?
— С ума и вправду можно сойти, однако это еще не все. Мне, если честно, нужна ваша помощь. Я полагаю, что в дневнике содержится больше, чем видно невооруженным глазом. Что касается права собственности, то тут, скажем так, не все ясно. Мы могли бы встретиться?
— Да, разумеется! И, само собой, не забудьте дневник. Где вы находитесь?
— В Линкольне. Но я могу подъехать к вам прямо сейчас. Чем скорей мы встретимся, тем лучше.
— Вряд ли вы успеете добраться до Национального морского музея к сегодняшнему вечеру…
Ей, как и мне, не терпелось.
— Конечно, успею. Я буду там около пяти.
— Я приготовлю обалденную паэлью…
«Смотри, не отрави меня!» — подумал я.
— … и обещаю не класть в нее яд, — добавила она.
— Тяните за голову. Не так, сильнее — в этом весь смысл. А теперь отрежьте щупальца прямо над глазами.
— И что мне с этим делать? — спросил я, поднимая мокрую блестящую тушку.
— Под раковиной есть мусорное ведро.
— Вообще-то я плохо в этом разбираюсь… — сказал я, пытаясь справиться с кусочками головоногого моллюска.
— Непонятно другое, мистер Блейк.
— Зовите меня Гарри.
Тут моллюск выскользнул у меня из рук. Я, словно охотничья собака, отыскал его и понес к мусорному ведру, стараясь преодолеть легкую тошноту.
— Непонятно другое: почему убили Теббита? Нельзя же всерьез увязывать его смерть с этой рукописью.
В течение секунды я исподтишка ее разглядывал.
С той нашей встречи она почти не изменилась: где-то под сорок, с черными волосами, достигающими плеч, с длинными раскачивающимися серьгами, на лице — ни морщинки, а по акценту можно было догадаться, что какое-то время она провела в Штатах. Я подхватил ее у Национального морского музея, и мы поехали к ней домой. Жила Зоула неподалеку, в просторной современной квартире, располагавшейся на четвертом этаже. Из ее окон открывался прекрасный вид на Гринвич-парк, а благодаря тяжелым стеклопакетам в квартиру почти не проникал уличный шум. На стенах тут и там висели невразумительные картины, но семейных фото я не заметил. По всей видимости, она жила одна.
— Возможно, они пытались убедить его, чтобы он отдал им дневник. И у него отказало сердце.
Зоула посмотрела на меня так, словно проверяла, не шучу ли я.
— Стыд какой! У вас просто разыгралось воображение.
— Что вы знаете об играх моего воображения? — спросил я словно в шутку.
— А что вы знаете обо мне?
Она резала на куски морского ангела. В руках у нее был длинный тонкий нож — похоже, острый как бритва.
— Теперь удалите хрящ, — сказала Зоула. — Не ножом. Выдавливайте его — вот так.
Из щупальца выскочил круглый хрящ, похожий на глазное яблоко.
— Хорошо. Теперь удалите перепонку — вот ту коричневую штуку.
Я изо всех сил скреб ногтями, а слизью перемазался чуть не по локоть. Зоула продолжала живенько резать.
— А как насчет подлинности? Вспомните, как вы опозорились с тем Русцелли.
— Вы имеете в виду Гастади? Водяной знак Нидерландов времен испанского владычества подделать было бы сложно. Кроме того, я показывал рукопись Фреду Суиту в Оксфорде. Подлинность не вызвала у него ни малейших сомнений. Какая мерзость…
— И все равно, Гарри, ваша уверенность в том, что убийство сэра Тоби как-то связано с дневником, — выдумка.
— Я считаю эту связь весьма вероятной.
— В полиции рассудили иначе.
— Они решили, что я просто запутался. Что у меня что-то вроде мужской менопаузы…
Зоула красноречиво промолчала. Потом заговорила вновь:
— Ладно. Теперь промойте его холодной водой, а когда справитесь — начинайте резать хвосты тонкими кольцами.
— Мне что-то нехорошо… — сказал я, с трудом удерживая тонкие щупальца.
— Что можно найти в дневнике четырехсотлетней давности? Из-за чего там убивать?
— Вот и я об этом спрашиваю.
На массивной газовой плите стояла большая сковорода с двумя ручками. Зоула бросала в шипящее масло рис и все остальное.
— Ответ: не из-за чего.
— Не забывайте, что я подвергся нападению. Они выхватили у меня портфель. Я предвидел нечто подобное, поэтому держал рукопись под рубашкой.
— У людей то и дело выхватывают портфели. Что ж, прекрасно! — Она мило улыбнулась и закончила: — Теперь можете отдирать головы креветкам.
— Что вы говорите! Думаете, я забыл? — подначил я ее.
Зоула терла глаза. Было два часа ночи. Мы не стали приводить в порядок стол на кухне и сидели теперь на мягком пушистом ковре, напротив газового камина, обложившись листами.
— Вы не будете возражать, если я переоденусь во что-нибудь более удобное? — спросила она.
— Конечно, не буду, — ответил я, исполненный любопытства.
Зоула на несколько минут исчезла у себя к комнате. Теперь на ней была пижама из белого шелка, сплошь покрытая месяцами, звездами и плюшевыми мишками. Поперек груди маленькими желтыми буквами было написано: «Страстные ночи». Переливающийся красный халат доходил до щиколоток, а на спине был нарисован китайский дракон.
Я разлил остатки вина — мы приканчивали вторую бутылку шабли, которую я прикупил в «Сейнзбериз».
— Есть кое-какие нестыковки, — сказала она.
— Например?
— Томас Хэрриот был штурманом, однако тогда это называлось иначе, и, судя по записям, штурманом был Фернандес. И еще много таких мелочей. Есть и кое-что действительно важное. Хэрриот курит трубку. Любой школьник знает, что табак в Англию завез Уолтер Рэли, но к Хэрриоту он должен был попасть от Амадаса или Барлоу.
Я подпер голову рукой.
— Ничего не понимаю. Посмотрите на эти похожие на паутину трещины. Здесь использовали обычные для того времени чернила — в них добавляли желчь и окиси железа. Если не обработать дневник эфиром фитиновой кислоты, то через десять лет его не станет. Подделка исключена.
