— Нэнси, позволь мне…
Он склонился над спиной девушки и обнял её, нащупывая ладонями женские груди.
— Я очень соскучился… И чертовски устал…
— Милый, нас могут увидеть. Здесь слишком светло.
— Давай отойдём от костра. Я так давно не ласкал тебя.
— У нас не было возможности остаться наедине. — Девушка провела рукой по его щеке и улыбнулась, ощутив прикосновение жёсткой щетины.
— Поднимись. Прошу тебя, давай отойдём в сторону.
Она послушно встала и увидела перед собой его осунувшееся лицо.
— Ты устал, милый. — Она нежно поцеловала его в губы.
— Боже, как я истосковался по твоему телу. Если бы ты знала, как мне хочется прикоснуться к твоей коже, потеребить губами сосок, раздвинуть твои ноги…
— Вы очень непоэтичны, мистер Тим Хэнкс. — Нэнси грустно улыбнулась.
— Отойдём подальше от огня. Я хочу, чтобы ты раскрылась для меня. Я хочу войти в тебя.
— Тим, ты ведёшь себя так, будто я уличная девка. — Она не отстранилась от него, однако взгляд её стал жёстче.
— Ты не права, дорогая. Вымя коровы тоже не поэтично. Но оно основательно, оно наполнено молоком. И его основательностью вполне можно восхищаться, её даже можно назвать поэтичностью. А я… Да что я? Откуда мне уметь складывать стихи, Нэнси? Я солдат. Но вот что я тебе скажу. Не думай обо мне плохо. Я вовсе не кобель приставучий. Я вот касаюсь твоей мягкой ручки, и сердце у меня сжимается. Что уж тому причиной, ты сама знаешь. Мне хочется смотреть на тебя всё время и ласкать тебя, хочется зацеловать тебя с ног до головы. Что в этом дурного? И ещё мне хочется переколошматить всю эту офицерскую братию, когда я вижу, как они помыкают тобой и заставляют вертеться, как пчёлку.
— Они и тебя заставляют вертеться, Тим.
— Я солдат. Мне к такому обращению не привыкать. Я на войне привык к этому. Такова моя служба.
— А я прислуга. Я тоже обязана уметь поспевать всюду.
— Ты достойна другой жизни, Нэнси. Мы оба заслуживаем другой жизни. — Он поглаживал её спину и бёдра.
— О чём ты?
— Послушай, — он перешёл на шёпот, не прерывая движений своих рук, — я слышал от трапперов, что в этих краях можно хорошо разжиться золотом. Надо лишь знать, где искать его.
— Золотом? Откуда тут золото?
— Нэнси, я найду золото. Я твёрдо решил бросить службу. — Тим устремил взгляд в темноту. — Хватит горбатиться на этих чистоплюев в погонах.
— Подашь рапорт?
— Какой там рапорт! Я могу только сбежать. — Он крепко взял девушку за кисть руки и повлёк за собой. Удалившись от палаток шагов на десять, где царил почти полный мрак, Тим заставил Нэнси опуститься на землю.
— Сбежать? Ты хочешь дезертировать? — Она не поверила своим ушам.
— Да, но это обернётся тюремной решёткой, если меня выловят. — Он толчком руки опрокинул девушку на спину и припал ртом к её шее.
— Милый мой, — прошептала она, — ты понимаешь, что ты задумал?
— Как чудесно пахнет твоя кожа…
— Тим…
Он не откликнулся, навалившись на неё всем телом, и молча принялся поднимать юбку.
— Тим, подожди…
— Я не могу без тебя… Скорее… Ну же…
Нэнси прикусила губу, чтобы не вскрикнуть от его напора.
В следующую секунду поблизости зашуршала листва. Тим Хэнкс застыл, резко вскинув голову.
— Что это? — прошептала Нэнси.
— Кто-то крадётся…
Он осторожно сполз с оголённого живота и прислушался, медленно подтягивая спущенные панталоны. Шорох прекратился, но через минуту возобновился. Совсем близко от любовной парочки завыл волк.
— Индейцы, — одними губами произнесла Нэнси в самое ухо Тима. Он ответил кивком.
Мгновение спустя над самыми их головами грянул выстрел, за ним другой. Вспышки вырвали из зарослей кустарника очертания двух дикарей. Нэнси громко закричала и кинулась, оправляя на бегу юбку, в сторону лагеря. Тим последовал за ней, спотыкаясь в приспущенных штанах.
* * *
«14 июля. В пять утра полковник Кэррингтон, адъютант Фистерер, капитан Эйк, проводник Брэннан и переводчик Джек Стид отправились на разведку в сопровождении конного отряда. Дежурным офицером остался капитан Эдар. В девять утра стало известно, что несколько человек дезертировали. Я побежала к солдатам и узнала, что среди сбежавших есть Тим.
Почти сразу был организован отряд для поимки беглецов.
Погоня вернулась ещё до полудня, не поймав никого из дезертиров. Офицер сообщил, что их остановили индейцы и строго наказали передать главному белому вождю, чтобы он немедленно увёл своих солдат из этих краёв. В противном случае дикари грозились начать настоящую войну.
Вечером появился молодой человек, работавший у Луи Газона возницей. Он был до смерти напуган, тараторил беспрестанно, выпучив глаза. Он сообщил, что его повозку остановили дикари и велели ему передать офицеру, чтобы солдаты уходили прочь.
— Вам надо решать немедленно: война будет или мир! — почти кричал паренёк. — Вы не представляете, что за люди эти индейцы! Какие ужасные лица! Глаза! Послушайте, они грозятся уничтожить всех нас, если начнётся строительство нового форта! Они готовы были отрезать мне голову! Они свалили меня на землю, придавили мою шею ногой и приложили к шее здоровенный нож! Если бы вам, братцы, довелось испытать такое, вы бы сейчас не улыбались! Клянусь матерью, у меня нет больше желания оставаться тут. Слава Всевышнему, что я уже не состою на службе и волен ехать, куда захочу.
— Из какого они племени? — спросил у него капитан Эдар.
— Это люди Красного Облака! Оглалы, — уверенно сказал парень. — Луи Газон многих из них знает в лицо. Они покупают у него. Кстати, он выторговал у них много шкур и собирается приехать сюда продавать их вам.
Вот так поворачиваются наши дела. А рядом со мной больше нет моего дорогого Тима. Я не могу поверить в то, что он решился дезертировать и бросить меня. Хорошо, что у меня много дел, иначе я просто сошла бы с ума от отчаянья! Какое предательство! Какая подлость!
Сегодня ясное небо, воздух буквально сияет, мне весь свет не мил. Зачем мне красота мира, если она соткана из обмана? Неужели весь мир пронизан иллюзией? Прелесть цветов — только для приманки пчёл, очарование рек — лишь для приманки купальщиков… И повсюду обман. Тебя соблазняют сладкими словами, убаюкивают, укладывают на брачное ложе, а затем отшвыривают, как использованную куклу.
Жизнь капнула на меня чёрной краской. Или же я просто была слепа прежде? Верно, чернила эти давно вокруг меня, но я не замечала их? Как же такое может быть? Как можно не замечать мрачные тени!»
* * *
Тим Хэнкс лежал в кустах неподвижно, боясь громко вздохнуть. В каких-нибудь десяти метрах от него стояли кавалеристы в синих мундирах, окружённые множеством индейских всадников. Если бы кто-то попросил его в тот момент описать его чувства, то он бы сказал одно — сердце в пятках. Он ощущал своё сердце именно в пятках. Оно колотилось внизу, а не в груди, но стук его отдавался сильнейшими вибрациями по всему телу. Тиму казалось даже, что от ударов сердца должна была слететь фуражка с его головы.
