У ВЕЧНОГО ОГНЯ
— Пойдем, дочка, побродим.
— Пойдем, папа.
Инка накидывает пальто, они выходят на прохладную весеннюю улицу. Отец относится к Инке по-взрослому, и она благодарна ему за это. Мама иногда беспокоится:
— Дима, девочка и так серьезна не по годам...— А отец успокаивает:
— Вот и хорошо, Анюта. Терпеть не могу этих наивных. Кстати, они больше притворяются.
Инку разбирает любопытство, о чем будет разговор, но она держится достойно. Отец для нее не просто добрый, умный, не сравнимый ни с кем, а настоящий друг. Инка сосредоточенно шагает рядом с отцом.
Они пересекают площадь и направляются по набережной к скверу.
— Тебе холодно, Инка?
— Нет, ничуть, папа.
Они приближаются к Вечному огню. Здесь всегда тихо. Неяркое пламя освещает лица людей.
Отец с сыном. Оба сняли фуражки. Парень с девушкой. Он обнял ее за плечи, а она подставляет огню длинные пальцы. Старик со своей старушкой.
Здесь всегда тихо. Инке хочется сказать отцу что-то нежное, но она молчит...
— Нет, дочка, погибли не все.
Инка вздрогнула от неожиданности этих слов и от того, что отец прочитал ее мысли. Она едва сдерживалась, чтобы не выдать волнения, но отец уже уловил его, обнял ее за плечи и увел в уголок сквера к их любимой скамейке.
— Папа, рассказывай все сначала... Все, все, слышишь,— говорила она, захлебываясь слезами.
— Хорошо, слушай. До войны мы жили в Белоруссии. Я был старший. Десятого июня меня провожали в пионерский лагерь. Мама просила чаще писать, а папа советовал больше плавать. Маленькая Любочка преспокойно спала в своем «экипаже». Больше всех помню брата Андрейку. Он очень любил меня и ни за что не хотел расставаться.
Инка хорошо представляла себе Андрея. Она знала эту грустную историю, но слушала всегда, как впервые, и всегда на что-то надеялась.
Когда она была маленькая, то плакала, если у сказки был плохой конец, и сама придумывала другой. А тут ничего не придумаешь.
— Ах, да, Андрейка,— продолжал отец,— он все заглядывал мне в лицо и твердил: «Тима, я тоже хочу на моррэ». Да, Инка, он говорил именно так: моррэ... Я уезжал и не знал, что последний раз стою со всеми вместе. Больше мы никогда не виделись. Разве только во сне. Особенно часто снилась мама. Она была красивой, а мне казалась самой красивой. Волосы блестящие, каштановые, заплетала в косу, ходила легко, делала все быстро, смеялась заразительно. Отец ушел в первый день войны, так как был военным, а на пятый — пришли немцы. Об их зверствах ты знаешь из книг, фильмов. Но это страшнее, чем написано!
Их расстреливали на рассвете. Говорят, мама прижала Любочку, и одна пуля пронзила обеих... А Андрюша упал раньше: может, сознание потерял от выстрелов и крови, а может, мама научила или толкнула сама, чтобы спасти. Его, полуживого, подобрали партизаны. Обо всем этом я узнал позднее. А тогда из лагеря меня вместе с другими ребятами эвакуировали в детский дом, где я подружился с Антоном, ты знаешь это.
Осенью в детский дом пришло извещение, что Климов Владимир Захарович погиб смертью храбрых. Мы с Антоном проплакали всю ночь, а назавтра удрали на фронт: мстить — вот что было главное для нас. Но на первой же станции нас сняли с поезда и вернули в детский дом, где меня ждал возвращавшийся после ранения из отпуска однополчанин отца. Ему только что сказали, что отец мой, его командир, погиб, и это известие оглушило его сильнее взрыва. Он сидел с рукой на перевязи, худой человек с сухими горячими глазами, младший сержант с седыми висками. Сержант и рассказал мне про Андрейку, дал приблизительные координаты, где искать его. Он обещал помочь разыскать братишку, а после войны звал к себе на Урал.
Но он тоже не вернулся с фронта. Только довоенную фотографию Андрейки успел разыскать и прислать мне. Когда война кончилась, я эту карточку вместе с письмом послал в «Пионерскую правду», туда писали многие ребята наши. Помню, письмо заканчивалось чуть ли не стихами:
Найдите мальчишку —
Родного братишку.
Ищет его старший брат
Климов Дмитрий.
Письмо напечатали. Сколько людей отозвалось, Инка! Сколько Климовых я узнал, обыкновенных простых людей, однофамильцев, готовых усыновить меня. Называли сыном, внуком, братом, звали к себе. У каждого свое горе, а они чужую беду облегчить хотели: вот люди какие, Инка. А про Андрейку — ни слуху, ни духу.
— Где он? Папочка, я не могу больше,— вырвалось у Инки.
— Нет, можешь,— отец, как маленькую, снова погладил ее,— столько лет ждали, а теперь совсем немного осталось. Неважно, кто он. Важно, что жив! Помогли найти его люди... Одних ты никогда в жизни не встречала, другие — рядом с тобой. Я подготовил тебя, дочка, ты ведь у нас такая... от радости заболеть можешь.
Потом они опять стояли у Вечного огня. И опять бродили по парку. И мечтали о встрече. Возвращались домой поздно, когда город уже засыпал.
ПАПИН БРАТ
«Милый Дик!
Случилось очень хорошее! Нашелся папин брат, тот самый Андрейка, о котором я рассказывала тебе. Нашелся— это точно. Он жив, и мы скоро увидимся. А пока давай помечтаем, какой он. Взрослый. И дети, наверное, есть у него. Конечно, мальчики, похожие на отца, кудрявые и голубоглазые. А впрочем, может, дядя Андрей (как это приятно и необычно для меня: дядя...) и не кудрявый. Ну и что? Мальчики все равно кудрявые: гены передаются по наследству. Мне явно передались папкины гены. Он писал стихи. И про Андрея были стихи, он мне только две строчки прочитал, но я догадалась — их было много.
Представляешь, Дик, иду я по городу с братьями. Или с одним братом. Веду его в детский сад, например...
Нос курнос
и рот подковкой,
Кто бы знал, как мне везет —
Брат с каштановой головкой
Рядышком со мной идет.
Он такой, как все мальчишки,
Не во сне, а наяву.
Любит он смешные книжки,
Любит он играть в войну.
И горят на нем обновки,
Шишки
