лучше других. Относишься ко мне как к вещи.
Андреев стискивает челюсти. Его глаза угрожающе темнеют, выдавая обманчивость слов, сказанных тихим вкрадчивым голосом:
— Не испытывай моего терпения.
— Не выставляй этот брак благословением для меня! — взрываюсь я. — Не знаю, какую жену ты рассчитывал получить, но я — не домашняя собачка и не имею никакого желания ею становиться. Сделка заключалась в моем согласии на брак и штампе в паспорте. На все остальное я не соглашалась.
— Все остальное?
— Неважно.
— Нет уж, объясни.
В этот момент лифт останавливается, створки разъезжаются, и я выскакиваю на лестничную клетку. Сейчас мне особенно хочется сбежать, и я с тоской смотрю на лестницу.
— Даже не думай, — раздается над ухом, и в следующий момент мой локоть оказывается в плену цепких пальцев Андреева. Нарочно или нет, он причиняет мне боль, но я не позволяю себе сказать об этом — не хочу доставлять ему такое удовольствие.
— Не указывай, что мне делать!
Продолжая удерживать меня за руку, он подходит к двери и открывает ее ключом. А потом вталкивает меня внутрь. Понимая, что из квартиры он меня не выпустит, по крайне мере прямо сейчас, я сбрасываю обувь, надеясь скрыться в своей комнате, но Максим преграждает мне путь.
— Дай мне пройти, — произношу срывающимся голосом, ненавидя себя за то, что в нем звучат просительные ноты.
— Объясни.
— Что ты хочешь от меня услышать? Что меня тошнит от необходимости врать близким мне людям? Что меня бесят твои собственнические замашки? Что я не хочу жить в одном доме с человеком, который для меня чужой? Неужели ты сам обо всем этом не догадываешься?
— Пока ты моя жена, я не потерплю рядом с тобой других мужчин — это раз, — его голос звучит отрывисто и бескомпромиссно, а глаза пылают яростным огнем. — И, да, на людях тебе придется делать над собой усилие, потому что я не собираюсь никому объяснять истинные причины нашего брака — это два. Три — жить мы будем вместе, в этой квартире. Со всем этим тебе придется смириться. В остальном у тебя полная свобода.
— Как великодушно с твоей стороны!
Поднимаю голову, чтобы посмотреть на Максима, но тут же сожалею об этом опрометчивом решении. Его лицо кажется высеченными из камня. Губы крепко сжаты, скулы напряжены. Кажется, сейчас, он действительно в ярости.
— Да, Влада, это более чем великодушно, — с внезапной злостью рявкает он. — Утешай себя тем, что я не настаиваю на выполнении тобой супружеских обязанностей. Хотя легко мог бы сделать так, чтобы эту ночь, брачную ночь, ты провела в моей постели.
Его слова пробуждают к жизни мое бурное воображение — перед глазами встают картинки обнаженных тел среди смятых простыней, низ живота наполняется характерной тяжестью, дыхание сбивается.
— Я не буду спать с тобой, — шепчу я.
— Не помню, чтобы я тебе это предлагал, — говорит он надменно.
— Тогда отпусти меня, — резко дергаю свою руку, и на этот раз Максим не пытается удержать меня. — Я сыта по горло твоим обществом и хочу побыть одна.
Захлопнув за собой дверь в спальню, я с ненавистью смотрю на ни в чем не повинную комнату. У огромной двухспальной кровати все еще стоит мой собранный чемодан, а больше здесь нет ничего моего. И я сама не принадлежу этому месту.
Прижав ко рту кулак, обессилено опускаюсь на край покрывала, опасаясь, что ноги в любой момент перестанут меня держать. Глаза начинает печь, грудь наливается свинцовой тяжестью.
Это лишь первый день моей жизни с Максимом Андреевым. Как же я выдержу все остальные?
Глава 15
Не знаю, что меня разбудило. Может быть, свет полной луны, бесстыдно заглядывающей в комнату через окно, или неожиданный порыв ветра. Распахиваю глаза, не сразу понимая, где нахожусь. Когда сознание возвращается, на ощупь ищу телефон, который вечером оставила заряжаться на тумбочке, и тяжело вздыхаю, увидев на экране время.
02.17.
От выпитого накануне вина во рту неприятно сухо, голова кажется ватной, а желудок, напротив, активно подает признаки жизни, напоминая, что вчера я почти ничего не ела. Да, сейчас я бы не отказалась перекусить, но для начала — воды.
Интересно, Андреев спит? Чего бы мне точно не хотелось, так это столкнуться с ним в коридоре. Ради своего спокойствия я даже готова перетерпеть голод, но вот жажда…
Взвесив все за и против, спускаю босые ноги на пол и медленно поднимаюсь с кровати. Стараясь не создавать ни малейшего шума, открываю дверь своей спальни и прислушиваюсь. Коридор погружен во мрак и тишину. За закрытой дверью комнаты Андреева не раздается ни звука. Должно быть, он все-таки спит и до моих ночных похождений ему нет никакого дела.
Осмелев, на цыпочках иду на кухню. Здесь все мне незнакомо, а включать свет я не хочу, поэтому я осторожно огибаю стол в виде барной стойки и медленно открываю холодильник. Вытащив маленькую бутылку питьевой воды, прикладываю горлышко к губам и жадно пью.
Утолив жажду, лениво закручиваю крышку, изучая темные тени за окном, как вдруг тишину квартиры нарушает посторонний звук. Резко оборачиваюсь, прижимая бутылку к груди, словно она способна меня защитить, и вижу в дверном проеме знакомый мужской силуэт.
О, Господи, как давно Андреев тут стоит? Я его разбудила? Он следит за мной? В волнении закусив нижнюю губу, растерянно смотрю на него, не в состоянии произнести ни слова.
Из одежды на нем только низко сидящие на бедрах спортивные штаны, широкая грудь с легкой порослью волос обнажена, под кожей на руках перекатываются проработанные мускулы. Я вдруг понимаю, что впервые вижу Максима таким — не в деловом костюме, домашним, расслабленным и словно более настоящим.
С трудом подавляю внезапную нервную судорогу, скрутившую желудок, и вспоминаю, что я стою перед ним в одной тонкой ночной сорочке. Неловким жестом одергиваю подол и пытаюсь пригладить взлохмаченные волосы.
— Извини, что разбудила. Я не… — замолкаю, с трудом подбирая слова. — Я просто… Я хотела пить.
— Я так и понял, — в низком голосе отчетливо слышны хриплые нотки.
Я молчу. Максим тоже больше ничего не говорит и просто наблюдает за мной. Чем больше времени проходит, тем более неловкой становится тишина. В полумраке ночи я не могу видеть выражение его глаз, но уверена, что он смотрит на меня. В этот миг ощущаю себя зверьком, неосторожно выскочившим на дорогу и ослепленным светом автомобильных фар, потому что я тоже смотрю на него, неспособная отвести взгляд.
Когда молчание становится совсем неприличным, Максим вдруг
