class="p1">Впрочем, само здание музея я бы поостерегся считать сугубо сухопутным. Во время тягучих низовок, которые периодически испытывают на прочность кресты старого рыбацкого кладбища, волны пытаются вскарабкаться на крыльцо, и уж совершенно безмятежно они разгуливают по окрестным дворам.
ЗРИ В ОБА, РУЛЕВОЙ
Стойбище Василия Косогова под стать всему остальному. Вытесненное на самый берег корпусами пансионатов, оно кажется ходовым мостиком парохода середины прошлого века. По крайней мере, здесь, окна-иллюминаторы покрываются кристаллами соли.
Голос шторма – это тоже колыбельная. Только для взрослых. Порой она бывает настолько громкой, что заглушает канонаду. Поэтому мы с Василием общаемся на повышенных басах.
– Хорошо, что ты опоздал, – говорит атаман. – Ребята ушли в море за полтора часа до вашего приезда… Не обижайся, но не в обиду будет сказано, при волнении моря в три-четыре балла пассажир на промысле – лишняя обуза, а мне – переживания… Давай, дождемся штиля. А заодно окончания войны. Мы же тебе никогда не отказывали… И потом, в штиль легче обнаружить сорванную с якоря мину и есть время благополучно отвернуть.
Я понял, что имеет в виду атаман. В мелодию моря всё более властно вторгаются чужеродные звуки – гром артиллерийской канонады, рвущийся на подбитом кораблике боезапас. И тем не менее артель, как и прежде, продолжает уходить на промысел.
О войне мы больше не упоминали. Говорили «за рыбацкую жизнь», об оскудении косяков и о море, куда впадают грязные, на манер сточных канав, реки.
КУРИНЫЙ БОГ ПОКИНУЛ ПЛЯЖИ
Герда – по паспорту охотничья собака, по крови – морское существо. Похоже, и она внемлет колыбельной соленого прибоя. Пытался сманить на прогулку по Кривой косе – куда там. Осталась дожидаться ребят с промысла, чтобы преподнести им в зубах кирпич, используемый в качестве якорницы для мелких снастей. Такая уж у Герды штатная обязанность.
Прогулка не задалась. Куда-то подевались с пляжей куриные боги – камешки с просверленными водой отверстиями, которые сулят удачу нашедшему.
Да и народу не густо. По принципу: чем ниже столбик термометра, тем меньше загорающих. Но, несмотря на холодрыгу, парочка отчаянных дам всё же повстречалась.
Молодайка в облепившем бронзовое тело парео бесстрашно резала литыми коленками прибойную волну. Не испугалась ненастья и гражданка серьезных лет. Правда, ветер с моря она предпочитала принимать спиной. Воистину сказано: у кого глаза – на рассвет, а у кого они на закат.
Сильный же пол был представлен в единственном экземпляре. Топавший пустынным пляжем беспородный пес вдруг сделал поворот на девяносто градусов и, подняв повыше хвост, принялся лакать прибойную пену.
Возвращался вкруговую, окраинными улочками. После недавнего дождя и прохладного антициклона улочки выглядели так, как и должны выглядеть. Рыбачками, которым наконец позволили смыть со смуглых щек аляповатые румяна.
По этому поводу атаман однажды сказал, словно извинился:
– Паскудное дело – превращать рыбацкую слободу в зону отдыха.
Я ничего не ответил. Ни в прошлый приезд, ни сейчас. Просто потрепал по загривку Герду и принялся высматривать с Василием задержавшихся в беспокойном море ребят. А оно продолжало нам петь колыбельную, в которую все настойчивее вплетались чуждые ей звуки войны.
ПОЛЕ ПЕРЕЙТИ…
Нашлась пропажа. За четверть часа до полуночи позвонил капитан Виталик, который, как я считал, погиб под волновахским поселком Благодатное:
– Вы велели – если что, звонить в любое время суток.
– Слушаю внимательно.
– Телефон исключается. Расскажу при личной встрече. Сообщите, где и в каком месте можно пересечься?
– Планы на завтра таковы: с утра – Марьинка, село Сигнальное, потом – Старобешево.
– Во второй половине дня буду ждать на посту ГАИ возле Старобешево. Желательно, чтобы вы позвонили на подъезде… Доброй вам ночи, простите за беспокойство.
Пожелание вроде бы от всей души. Но лучше бы капитан позвонил утром, отпала бы необходимость ломать голову над тем, что за секреты такие, о которых нельзя сообщить по мобильнику?
Впрочем, о звонке я вскоре забыл. Когда стреляют, все мыслишки вращаются вокруг этого. Как ни затыкай подушкой звукоприемники, всё равно слышно.
Словом, ноченька выдалась, как всегда, без сна. Поэтому перед отъездом заправляюсь чаем тройной крепости, то же самое советую сделать кормчему.
Однако народное средство действует исключительно на первых порах.
И едва только нашу машинёшку тормознули на блокпосте между Марьинкой и Сигнальным, Вольдемар заявил, что для восстановления сил ему надобно вздремнуть.
– Тридцати минут достаточно? Раньше едва ли управлюсь, – ответил я и попросил изучавшего редакционное удостоверение ополченца свести меня с командиром.
– Фотоаппарат оставьте в машине, – посоветовал ополченец. – Наш старшой все равно откажется позировать. У него семейство в Курахово, а там нацики окопались.
Старшему блокпоста около тридцати, однако шахта уже успела оставить на лице хронические метки. Перехватив мои вопрошающий взгляд, смеётся:
– Перед самой войной теща соизволила в гости пожаловать. Она из села на берегу симпатичнейшей речушки Весела Боковенька… Покатал ее по Донецку, потом приезд отметили, а вечером слышу – тёщенька интересуется у родимой дочурки:
– Чого цэ твий чоловик очи красыть? Вин часом нэ голубый?
– Шахтер он. И то не краска. Угольная пыль. Ее никакое мыло не берет.
Общаемся со старшим блокпоста в блиндаже размером чуть более братской могилы на троих. Только в половину ее глубины. Над головой жиденький накат в один слой, между жердями полиэтиленовая пленка просвечивает. Похоже, парни больше уповают на защиту Богородицы, иконка с ликом которой пришпилена деревянными колышками к земляной, в прожилках корешков пырея, стене.
По словам нового знакомого, образок он подобрал в Славянске рядом с пожарищем. Домишко сгорел, а она уцелела. Наверное, взрывом выбросило через окно. Очистил от копоти и теперь возит с собой.
– Мы тогда отступали, – добавляет старшой. – Но ничего, скоро пойдем вперед, а за компанию с нами и Божья Матерь.
Благодарю за гостеприимство и бужу Вольдемара.
– Будьте осторожны, – предупреждает ополченец. – Мы-то машины в обе стороны пропускаем беспрепятственно, но как вас встретят укропы, они за картофельным полем отаборились, ведать не ведаю.
Встретили без хлеба и солонки, которая должна венчать маковку каравая. Но и без враждебности.
По крайней мере, старший блокпоста, призванный из запаса сержант, без особых колебаний согласился ответить на интересующие меня вопросы. Правда, взамен попросил об одолжении:
– Пусть водитель свозит моих ребят в железнодорожный магазин. Курево на исходе. Ну, а вас приглашаю в хату, чаек поспевает.
«Хата» призванного из запаса сержанта – копия блиндажа ополченцев, с той лишь разницей, что укрыта наполненными черноземом ящиками из-под реактивных снарядов, а иконка Богородицы пришпилена к земляной стене винтовочными патронами.
– Точно такую, – говорю сержанту, – я видел сегодня.
– Наша лучше, – отвечает тот, разливая по солдатским кружкам чай. – Картофельное поле возле нас почти всё
