было с кошкой на руках в подпол, но та запротестовала, и мы с ней вернулись к телевизору.
Хозяйка обозвала нас «дураками» и осталась там, где полагается находиться в такие минуты рассудительному человеку. Кстати, процесс погружения она проделывает не хуже трюмного машиниста с подводой лодки. Хотя, если честно признаться, позапрошлой ночью даже моя ленивая шкура зачесалась по всей площади. Уж больно близко застучали в саду осколки, а потом стегануло по кронам черешен шипучими брызгами. Утром подобрал пяток ампутированных веток и ограничился визуальным осмотром дома. Как говорят в таких случаях: при ясной погоде нет смысла ремонтировать крышу, а если дождь, то какой же идиот туда полезет.
ВОДОПРОВОДЧИКАМ МЕДАЛИ НЕ ПОЛОЖЕНЫ
Сосед Геннадий данную точку зрения не разделяет. Он первым делом задул строительной пенкой пробоины в кровле, а потом явился ко мне с просьбой одолжить лист оконного стекла.
– Забрал к себе мать, думал – здесь поспокойнее, чем на этажах, а вышел полный кабздец. Но откуда же мне было знать, что осколки выберут окно спальни, которую уступил родительнице?
Рассказывает, а сам хохочет, поблёскивая отполированной макушкой, которую бесстрашно подставляет августовскому солнцу, февральским вьюгам и судьбе.
Но другим не до смеха. Шесть домов на моей улице основательно повреждено, с одного смахнуло крышу, под фонарным столбом торчит оперение реактивного снаряда, рядом с перекрёстком воронка. Однако народ, похоже, уже пришел в себя. Возле воронки спорят две соседки, постарше и помоложе.
– Это «Град», – говорит первая.
– Ничего подобного, – утверждает другая. – Установка залпового огня.
Так спорят до тех пор, пока не вмешивается проходивший мимо с листом оконного стекла третейский судья Геннадий:
– То же самое яйцо, только в профиль. Вы бы, гражданочки, аварийной машине дорогу уступили.
Соседки отходят на обочину и взглядами сопровождают машину с электриками до конца улицы, где валяются ампутированные ветки и провода. Парни работают молча и, похоже, не считают, что занимаются героическими делами. А я думаю вот о чём: вернутся бойцы с войны и первым делом потребуют причитающиеся им льготы. А электрики, пожарные, медики «скорой», водопроводчики – все, кто вывозил раненых, тушил пожары, чинил перебитые линии, как всегда, останутся в сторонке.
И действительно, где такое видано, чтобы водопроводчику присвоили статус участника боевых действий? Даже если он пережидал обстрелы в обнимку с трубой, из которой сквозь пробоины хлещет вода.
ДРОЖИТ ЗЕМЛЯ, А С НЕЙ И ТЁЩА
Словарный запас моих земляков пополнился новым выражением: «Обратка прилетела». Это когда отстрелявшиеся за околицей самоходки уползают в норку, а на город начинают сыпаться гостинцы из ближайшего села. Так вот, обратка сегодня явно задерживается. Или опаздывает.
Чтобы скоротать тягомотный режим ожидания, звоню временно безработному коллеге Фёдору, которому жена поручила присматривать за тёщей:
– Что у тебя?
– Пара «поросят» за селом хрюкнула и пока всё. Зато тёща задрала. Требует, чтобы при ней безотлучно в подвале находился: «Я за тебя перед Ленкой отвечаю». А сама присесть не даёт. Той ночью лупили безбожно, земля дрожит, тёща тоже. Правда, не от страха. Переживает, что кошелёк в летней кухне забыла. Потом посылала за пуховым платком, за валерьянкой, а позже чаю ей возжелалось в срочном порядке. Ну всё. Кажется, началось. Веду драгоценное сокровище в подвал.
Обзваниваю друзей-знакомых из других пригородных сел. Молчат. Значит, и у них началось. Неделю назад с соседом Васильевичем провели эксперимент на предмет прохождения радиоволн между двумя ближайшими подвалами. Доказано – застревают.
Впрочем, обзванивать не обязательно. Можно с сигаретой в пасти устроиться на верхней ступеньке приставной лестницы (мой наблюдательный пункт) и послушать процеженную через рогожку тумана орудийную канонаду.
Фугасы кромсают рогожку и в районе пригородного посёлка. Утром выяснилось, что они разнесли в щепы детсадовское пианино, пяток домов и прикончили свинку с поросятами.
Заполошным эхом отзывается в заброшенных дачах фазан, а минуту спустя ему вторит электровоз. Локомотив притаился в выемке у городского пруда и теперь пережидает обстрел. С подвывом лают псы. Бедные звери, несчастные люди, за какие грехи вам ниспослана бомбардировка, горше которой может быть только её ожидание?
Одно лишь хорошо во всей этой кутерьме – вышел во двор – и ты уже на работе.
КОЛЫБЕЛЬНЫЕ ПЕСНИ АЗОВСКОГО МОРЯ
Орудийная канонада сотрясает море и вонзившуюся в него кривым когтем Белосарайскую косу – родину полярного капитана Георгия Седова. Её не способны заглушить даже чайки. Их столько много, что, кажется, над заповедником Меотида водят хороводы февральские вьюги. Но сейчас туда лучше не соваться. Во-первых, у пернатых появились птенцы, а во-вторых, можно оказаться в роли дикого кабанчика.
Сравнительно узкое в этом месте море он-то переплыл, однако на косе попал в такой переплёт, что остается только посочувствовать.
– Наши егеря, – смеётся атаман рыбацкой артели Василий Косогов, – сильно удивились, когда в бинокли узрели рябенького зверя. И лишь чуть погодя узнали в нём обычного кабанчика из тех, которые приплывают с сопредельной стороны. Только очень пострадавшего от бомб с начинкой птичьего гуано.
Помимо егерей, косу сторожат доты времён Великой Отечественной. За несколько десятилетий зеленоватые волны теплого моря отшлифовали останки фортификационных сооружений до галечного блеска.
Остальная, большая, часть косы отдана землякам атамана Косогова. Как и далекие предки, они продолжают водить по морю баркасы, чье название – каюки – свидетельствует об издержках профессии. А теперь ещё рыбаки прислушиваются к канонаде, которая гремучей гадиной наползает на их малую родину.
ДУША ПОДОБНА АЛЬБАТРОСУ
Если человеку колыбельную пело море, то он обречен на скитания. Правда, не каждому жителю Кривой косы удалось, подобно Георгию Седову, войти в историю.
Их подвиги скромнее, а дороги зачастую ограничиваются Таганрогским заливом. Но я не преувеличу, если скажу, что душа каждого земляка полярного капитана подобна альбатросу – птице океанов, которая проводит жизнь над штормовыми волнами.
Извечная страсть к скитаниям порой проявляется самым неожиданным образом. Вроде бы голубятню планировал слепить хозяин, но получилась бочка, с которой Колумбовы матросы высматривали неведомые земли. Построил флигелек, а он – копия рулевой рубки двухмачтовой шхуны «Святой Фока», чьи паруса без следа растворились в безмолвии самого холодного океана планеты.
Что уж говорить о музее полярного капитана и рыбацком стане Косогова. Даже беглого взгляда достаточно, чтобы обнаружить в этих совершенно разных по назначению строениях признаки морского сословия. Особенно они заметны в здании, под крышей которого дремлет копия затертой во льдах шхуны.
Ещё при первом посещении музея я не мог отделаться от ощущения, что меня пытаются мистифицировать. Открываешь дверь и оказываешься на борту парусника. Пахнет сизальскими канатами и старинными лоциями, чьи страницы солеными пальцами перелистывают корабельные сквозняки.
