с Тимуром. И то, как он воспринял мои слова о парне на ринге, полностью перекрывает его наглую попытку затащить меня к себе в тачку для развлечения. Ещё непонятно, что хуже... Ведь я ляпнула Горину правду, желая просто угомонить своё любопытство. Но, похоже, я заставила Тимура… испугаться?
Потому что так неадекватно не реагируют на то, что не имеет значения.
Даже если Тимур машет кулаками где-то на заброшенном складе, почему он так боится того, что я видела? Разве парни не любители хвастаться подобным перед другими? Это же типа круто — драки и всё такое...
Но Горин непохож на экземпляр с повышенным порогом скромности. Но там, за углом того дома, он едва не переломал мне кости, пытаясь вытрясти из меня объяснения.
А значит, я видела то, что не должна была видеть. И главное — что теперь? Я влипла, да? Мне теперь ходить по академии и оглядываться не только в присутствии Петровой?
Я так и провожу все выходные, не вылезая из дурацких вопросов. Вздрагиваю от каждого «дзынь» в телефоне. А если это пишет Горин? Пускай он не знает моего номера, но вот свою страницу в социальной сети я запалила.
Но никто не пытается выйти со мной на связь. Даже Соня. Я ведь бросила её на той вечеринке, объяснив свой отъезд лишь одним сообщением, что у меня разыгралась мигрень. А что я ей могла ещё сказать?
В понедельник утром я иду на пары, чувствуя, как от волнения у меня скручивает живот. И, когда приближаюсь к той самой парковке у стен академии, покусываю до боли губы.
А если там будет машина Тимура? Мне сразу бежать или как? Но на парковке стоят лишь несколько незнакомых мне иномарок. Я позволяю себе перевести дыхание. У меня появилась надежда, что хотя бы сегодня я и Горин можем не пересечься. Правда, по коридорам академии иду, нервно косясь по сторонам.
А вот надежда не попадаться на глаза Петровой меркнет, стоит только переступить порог аудитории. Я искренне жалею, что слёт тиктокеров не проводят где-то на кольцах Сатурна.
Полина и Красно — мы с Тамарой ходим парой — уже сидят за столом на третьем ряду. Мое появление не остаётся незамеченным.
— Какая классная рубашка, Просветова, — ядовито фыркает Полина. — Клетка такая м-о-о-дная, и джинсы прям чёткие. Волосы распустила, помыла их, что ли? Кстати, а ты побрилась?
Я заливаюсь краской и на мгновение прикрываю глаза. Делаю тихий вдох, когда прохожу дальше по аудитории, по которой тут же проносятся смешки. В горле сушит, но я отмалчиваюсь.
Понимаю, что Петрова просто добивается моей реакции. Неважно какой, главное, её наличие. Она будет питаться этим, пока я буду давать ей повод. А мне хватило того, что случилось тогда в раздевалке. Поэтому я безмолвно под звонок на пару прохожу к свободному столу, за которым мы обычно сидим с Соней. Только её там до сих пор нет.
Я так и провожу в одиночестве всю пару, периодически ловя на себе взгляды Полины и Жени. Они то и дело перешёптываются, а я делаю вид, что меня это не колышет.
Всё внимание дарю нудной лекции, ну и ещё немного своему телефону. Я отправляю Соне сообщение и всю пару жду от неё ответа. Но мой месседж остаётся непрочитанным.
Трофимова обиделась. Я это точно понимаю, когда она является к началу второй пары. Мы обмениваемся сухим приветствием и проводим все полтора часа без лишних слов.
Такая молчаливая Соня начинает напрягать меня даже больше, чем две дуры тиктокерши и возможность пересечься с Гориным. Мне ничего не остаётся, как вступить с насупленной подругой в диалог самой.
— Ты пойдёшь в столовую? — осторожно интересуюсь я после второй пары.
Соня согласно кивает, складывая тетрадь и ручку в сумку. И туда мы идём всё так же напряжённо молча, пока я нет-нет да и поглядываю по сторонам, опасаясь заметить среди студентов бритоголовую фигуру.
Всё это скоро окончательно вытреплет мне нервы.
— Ну, рассказывай, — Соня демонстративно важно подаёт голос, когда мы с кофе и булочками усаживаемся за столик в столовой.
— О чём? — спрашиваю сконфуженно, зажимая ладони между коленями.
И Соня сразу же пылит в ответ:
— Просветова, да что с тобой происходит? Ты странная. И кстати, странная с того самого момента, как я лоханулась и дала тебе неверный адрес клуба. Если ты всё ещё обижаешься на меня, то просто скажи об этом!
— Соня, я не обижаюсь, — честно распахнув глаза, смотрю в суровое лицо подруги.
— Тогда почему ты бросила меня в пятницу?
— Я же написала — очень разболелась голова. Сил не было там оставаться. — А вот здесь мне приходится скрестить пальцы под столом.
Я вру Соне, хоть и очень хорошо отношусь к ней. Не знаю почему, но что-то внутри меня отчаянно мешает говорить правду.
А Трофимова тем временем хмурится всё сильнее.
— Настолько не было сил, что даже не нашла меня, а просто написала сообщение и уехала?
— Мне правда стало нехорошо. — Мои указательные и средние пальцы вот-вот завяжутся в узел.
— Нехорошо? С Гориным и нехорошо? — в глазах Сони вдруг вспыхивает осуждающий огонёк. Она буквально выпаливает это на одном дыхании.
А меня как ледяной водой обдаёт. Даже не знаю, краснеть мне сейчас или покрываться холодным потом.
— Ты о чём? — в моём голосе проскакивает дрожь.
— Ещё на вечеринке до меня слушок дошёл, что тебя с ним видели. — Театральная пауза Сони заставляет меня все же похолодеть. — Тет-а-тет.
Я хлопаю глазами. Как, блин, и кто? И далеко ли уже ушли эти слухи? Шумно проглатываю свою растерянность. Хотя плевать. Сейчас я отчаянно соображаю, как выкрутиться. Или не выкрутиться? Может, сказать Трофимовой всё как есть: и про её ошибку с адресом, и про ринг, и про татуировку со стрелой, и про Горина, и вообще про всё! Может, мне и правда нужно хоть с кем-то это обсудить. Только вот мой язык будто бы тяжелеет лишь от одной этой мысли. Я не могу и звука правдивого из себя выдавить. Опять вру.
— Ну… — неловко прочищаю горло, — он просто подходил ко мне.
Соня скрещивает руки на груди:
— И ты мне об этом ничего не рассказала?
— Сонь, он был пьяный.
— Но подошёл именно к тебе. И ты молчишь!
— Горин просто
