на почте с д-ром М., говорит: «Покоя не будет, пока мы не свернем шею англичанам». Д-р М. возражает: «Вы подстрекаете народ к войне, цель у фюрера обратная — взаимопонимание». Шт. не унимается: «Для нападения на англичан русские дадут нам свои самолеты, и не пройдет и двух недель, как французы отпадут от англичан».
Место таким безмозглым говорунам — за решеткой.
9 октября 1939
Снова и снова задаешься вопросом: как могло случиться, что такой культурный народ, как немцы, передал всю власть одному человеку? От тупости вкупе с трусостью приходишь в отчаяние. То, чего наши предки достигли веками непрерывных борений, было утрачено в 1933 году вследствие безумного легкомыслия, совершенно непонятной доверчивости и проклятой «бюргерской» мягкотелости.
Трубадуры свободы на немецкой земле прожили жизнь напрасно.
В прошлом идеалистически настроенная молодежь боролась за свободу, сегодня молодые люди идут на поводу у фигляра и демагога, защищая омерзительную тиранию. Такой народ недостоин существования.
—
М. получил по полевой почте письмо от своего зятя. Тот стоит на реке Саар. От письма веет плохим настроением. «Надеюсь, все это не продлится долго, мы уже сыты по горло. А где же старые борцы? Здесь бы им еще раз и посражаться. Оставайся дома, будь доволен, даже если придется есть из одной миски с кошкой». Этого достаточно.
—
«Опустившись на колени, немецкий народ еще раз пожелает прихода демократии», — писала в 1932 году «Франкфуртер цайтунг». Горькую чашу национал-социализма народу надо выпить до дна, иначе ему в большинстве своем не достигнуть зрелости. Этой точки зрения я придерживался с самого начала. Только когда не останется надежды на обещанные воздушные замки и чудеса, карточный домик развалится. Тогда, конечно, каждый скажет, что так оно и должно было произойти. Никто, мол, на самом деле не был нацистом. Хотя 99 % кричали «Хайль Гитлер!» и «Зиг хайль!», когда партия была на пике популярности. Одни делали это потому, что рассчитывали получить для себя или своих детей какие-то выгоды, другие — из-за слабости характера и нежелания «плыть против течения». Ремесленник видел прибыль. Крестьянин верил, что Гитлер освободит его от налогов. Так каждый видел для себя какую-нибудь выгоду, и всю эту мешанину называли «национал-социализмом». Но хуже всего была, несомненно, газетная пачкотня. Любому пустомеле и лизуну дозволялось внести свою лепту, если он мог восхвалять нацистский режим и его адептов, а также славить то, что исходило из Нюрнбергской воронки{22}. И ни нотки сомнения, не говоря уж о критике по существу.
Правители ежечасно возвеличивали свои деяния и осыпали себя похвалами. Они слышали только глухие звуки собственных голосов. Глас народа не мог проникнуть сквозь мощные стены их замков и коричневых домов. Они не видели сжатых кулаков, не чувствовали гнева угнетенных. А что говорил господин Геббельс в годы борьбы?{23} Они, мол, гордятся тем, что всегда держали руку на пульсе народа, знали его нужды и чаяния. Но как только эти господа взяли власть, устроились в своих кабинетах и изрядно прибарахлились, так сразу же спустили на своих противников цепных псов. Снисхождения они не знали. В лучшем случае прощали мелкие прегрешения партийцу из собственных рядов: обидеть его было нельзя из опасения, что тот может выдать какие-нибудь секреты.
10 октября 1939
Чтобы гнев народа не обращался против собственных угнетателей, правители во все времена умели скрыть вину за свои проступки с помощью отвлекающих маневров. Так и вся антиеврейская акция была не чем иным, как куском мяса, брошенным голодным зверям. «Евреи — наше несчастье», — восклицали нацисты. Правильным ответом народа было бы: нет, не евреи, а нацисты — несчастье для немецкого народа. Точно так же и сегодня. Теперь они ополчились на англичан. Хотя каждый разумный человек знает, что при более приличном поведении можно было установить с Англией неплохие отношения. А вот гонка вооружений, военная истерия и постоянные угрозы непригодны для того, чтобы принудить мнимого или действительного противника к дружбе. Вечное бряцание оружием способно привести лишь к войне.
Недостаток доброй воли с нашей стороны хорошо виден на фоне всей пропаганды. Мы пользовались любым случаем, чтобы, уподобляясь кошке, нагадить англичанам. Достаточно напомнить о Палестине. Изгоняя из Германии евреев, мы в то же время подстрекаем арабов к сопротивлению их попыткам селиться на Ближнем Востоке. Где тут последовательность в политике? Почти всё, что мы, начиная с 1933 года, «свершили», в высшей степени грубо и неуклюже. Деликатность, хорошие манеры, благородство исчезли как понятия.
12 октября 1939
Все гадают: что происходит на западе? Люди в тылу, за сотни километров от линии фронта, не ощущают войны. Разве что только в экономическом смысле: продуктовые карточки (возможно, их ввели бы и без войны), талоны на товары, нехватка рабочей силы в сельском хозяйстве. Всего этого в совокупности явно недостаточно для того, чтобы население хотя бы просто задумалось о свержении существующего ига. Рабская натура немцев полностью утратила мысли о свободе. Как будто чем больше ее подавляют, тем лучше она себя чувствует. Трусость расцвела буйным цветом. Главное — не противиться. Не люди, а черви. Я теряю последнюю надежду на возможность перемен. В такие моменты я говорю себе, что в вермахте обязательно должно найтись хоть несколько смельчаков, готовых выступить против тирании. Нужно только потерпеть немного. От народа вследствие его неорганизованности ждать мятежа не приходится. Власти предержащие, хотят они того или нет, сплотят ряды, почувствовав угрозу. Потому дворцовый переворот вряд ли возможен. Со стороны сложно сказать, есть ли силы у разного рода союзов и объединений. Предположения тут не помогут. Особенно если растут они из собственных желаний и представлений. По здравом размышлении и анализе видится лишь один вариант: падение армии по причине нехватки вооружений либо вследствие поражения.
13 октября 1939
Человек — удивительное создание. Сейчас, когда идет война, среди знакомых не найдешь никого, кто поддерживал бы ее. А как наступит мир, станет много желающих развязать войну. Государственные мужи говорят: народы жаждут мира (или народы не хотят войны). Так а кто тогда, черт возьми, ее затевает? Неужели невозможно это выяснить? Можно ли сказать, что войну начинает правитель, одержимый жаждой власти и насилия? Совершенно точно — нет. Если я собираюсь сделать что-то, чего ранее не делал, например отправиться в большое путешествие, я воспользуюсь советами опытных людей. Так же и с войной. Опытные люди — офицеры. Генеральный штаб, если смотреть совсем узко. У него
