было две минуты. Но я не сумел убедить Петра Афанасьевича.
– Он тебе не поверил и правильно сделал, представляешь, что было бы с разведкой, если бы мы гадали на кофейной гуще каждый раз, когда происходят неординарные вещи и кто–то что–то говорит.
– Одно знаю, отойди он тогда от окна, то был бы сейчас жив.
– Вспоминай, где ты это мог видеть. Твои озарения какие–то пугающие в последнее время.
Стас включил телевизор. По всем местным каналам непрерывно крутили репортажи из русского посольства, больниц, полиции, пожарных частей. Официальной версией высказывалось нападение террористов из небольшой радикальной неонацистской группировки. Число погибших и раненых уточняли по мере разбора завалов, одно крыло посольства полностью обрушилось после попадания реактивных снарядов.
– Вот враки, – Стас не выдержал и пошел к окну. На подоконнике стояла пепельница и лежал старинный портсигар. Он закурил. Я не видел его курящим с тех пор, как у него родился сын. В теперешнем положении даже Маша не высказалась против этого. Костя убирал посуду, Сергею он оставил большой кусок яичницы и стакан чая. Я ушел в комнату, где был спуск в подвал, и устало опустился на край кровати. Последние два дня стали настоящим испытанием для нашей маленькой компании, и конца этому испытанию пока не было заметно. Я задумался над Костиными словами, закрыл глаза и стал вспоминать, где бы я мог увидеть эти события или похожую обстановку. Маша незаметно села рядом. Я настолько увлекся своими думами, что не заметил ее присутствия. Лишь в тот момент, когда она положила свою руку на мою, я вздрогнул и открыл глаза.
– Как думаешь, что с нами будет? – ее глаза молили о надежде. Страх, душевная мука и отчаяние заполняли сейчас эти два голубых озера.
– Выберемся, не в такие передряги попадали. Как будет время, напомни мне про абхазскую операцию, я тебе расскажу очень занимательную историю, как наш батальон на «курорт» съездил, – я старался придать своему голосу побольше оптимизма.
– Я хочу домой, хочу снова увидеть папу, своих любимых недотеп–аспирантов. Мечтаю закрыться в своей старой лаборатории и просто ни о чем не думать. Впервые в жизни не хочу думать! Мысли одна другой страшнее сейчас роятся в голове.
– Не бойся! Пока мы рядом, никто тебя не обидит.
– А о чем ты задумался сейчас? О том, что сказал Костик?
– Да. Пытаюсь откопать в памяти, где я мог увидеть все, что сегодня случилось.
На часах пробило восемь часов вечера. Мы все еще разговаривали. Она угадывала мои мысли, пыталась найти логическое объяснение этим озарениям. Но пока все наши совместные догадки были далеки от истины.
Вдруг ее озарило: «Может ты не не помнишь, а не хочешь помнить? Ты заставил себя самого забыть эти события как сон, потому что они были слишком тяжелы для тебя?»
Ее слова укололи меня. Точно! Это было не наяву, это был кошмарный сон, тот что снился мне всю ночь неделю с небольшим назад. Он был для меня настолько страшен, что я забывал его так, как забывал лица своих целей. И сейчас я боялся вспомнить, что тогда увидел в том сне. Удивительная вещь память, похоронив однажды в ней какой–то образ, я не мог самостоятельно его вспомнить.
– Ты права, это был сон, но я не могу никак вспомнить, что было дальше, после посольства, после заноса на трассе. Когда пытаюсь освежить его в памяти, то мне становится страшно. Я боюсь вспомнить, что там увидел. И не могу ничего с собой сделать.
– Мама мне всегда говорила, что лучше всего перед экзаменом хорошо выспаться. Тогда и вспомнить легче. Ложись, спи. Сергей сказал, что про эту квартиру никто не знает, значит, здесь нам никто не угрожает. Я сама безумно хочу спать.
– Ты уже как разведчик говоришь, – я улыбнулся, – Сергей не выходил, а Стас с Костей уже легли в соседней комнате. Так что ложись тоже. Может в нашей ситуации утро действительно вечера мудренее?!
–
Утро подкралось незаметно. Проснувшись с тяжелой головой, я с трудом заставил себя встать. Первым, кого я увидел, был Сергей, он сидел на кухне на табурете и ел ту самую яичницу, что оставил ему Костя вчера вечером. Перед ним на столе лежало пять стопок паспортов, несколько пачек наличных. Телевизор работал, первым роликом в новостях были результаты разбора завалов. Тридцать восемь погибших, двадцать раненых, несколько человек еще числились пропавшими без вести, в том числе сам Сергей, таковы были результаты вчерашнего налета. У меня промелькнуло чувство вины за смерть этих людей.
– Я почти всех их знал, – Сергей скреб вилкой тарелку, – в отделе, который занимался помощью наших соотечественникам, было много молодежи. У многих были семьи. Я слышал ваш вчерашний разговор. Вы знали про нападение, откуда сейчас не важно. Вы пытались предупредить. Пытались. Но разве так спасают жизни? Я прочел ваше досье из Минобороны, знаю про «томагавк». Иногда вам на войне разве не приходилось силой отталкивать другого человека с линии огня? Спасать его против его воли?! Или это все считается побочным уроном?
Сергей говорил едва слышно, скорее для себя, чем для меня. Я мельком посмотрел на него. Опухшие веки, красные глаза – работал всю ночь. В выражении его лица угадывалось отчаяние человека, который потерял близких друзей.
– Мы достанем тех, кто отправил группу захвата в посольство. И заставим их заплатить за все сполна. Я обещаю. У нас в руках то, за чем они приходили. И мы обязательно разберемся в этих файлах. Петр Афанасьевич сказал, что нужно доставить их в Челябинск–41. Любой ценой. Того курьера, с кем он собирался отправить депешу к Никитину, мы не найдем. Поэтому придется самим стать этим курьером.
На кухню вышел Константин. Он был свеж и бодр, лишь трехдневная щетина выдавала его.
– Всем доброе утро! Сергей, что у Вас с глазами, не спали всю ночь?
– Да, ничего страшного. Сейчас все поправим. Я разработал вам новую внешность. Можете положиться на меня, я занимался техническими аспектами подготовки агентов, которых курировал покойный Петр Афанасьевич.
– Каким маршрутом нам лучше добраться до России? – спросил я.
– Здесь сядем на экспресс до Софии, потом через Европу в Берлин, а там и до нашей границы. Ребята будут ждать. Это самый короткий путь. Паспорта, что я приготовил, будем менять после каждой страны. Соответственно и внешность тоже.
– Хорошо. Что насчет оружия? У нас только три «глока» с неполным боекомплектом. В поезд с ним не сядешь и на границе можем попасть под проверку.
– Не переживайте. Этого
