Но на сей раз она не отвела глаза, когда я поймал ее за этим занятием.
— Что случилось? — спросил я.
— Да так, думаю о тебе, — призналась Кара.
— О чем именно?
— Правильно ли я тебя понимаю, — ответила Кара.
— В каком смысле?
— Ну что тебе так же одиноко, как и мне, — проговорила наконец Кара.
Я весь оцепенел. Пальцы так сильно стиснули рукоятку ножа, что костяшки заныли. Но я ничего не ответил. Кара посмотрела на меня в упор:
— Вот я и подумала, что мы поладим. Волки-одиночки и все такое.
Волки-одиночки…
Да, я один, но не настолько, чтобы встречаться с трефой, горько подумал я. И тем не менее вот он я, торчу у трефы дома и слушаю, как она пытается устраивать мне психоанализ. Лучше положить нож, чтобы не наделать глупостей. Я аккуратно опустил его на столешницу. И так и не ответил.
— Мы подошли к тому месту, где ты говоришь мне, что у тебя жена и двое детей? — неуверенно улыбнулась Кара.
Я мотнул головой.
— Я правильно догадалась? — допытывалась Кара. — То есть, если нет, прошу прощения.
Молчание.
— Да, ты правильно догадалась, — сказал я наконец. — У меня никого нет.
И это был первый раз, когда я произнес такое вслух. И кто первый это слышит? Трефа. Тьфу ты, гадость. Я сам себе был гадок. Кое-что нельзя говорить. Когда это говоришь, оно становится еще реальнее, еще правдивее. Я закрыл глаза и отвернулся. Не хватало еще, чтобы она сейчас видела, как же я ненавижу ее за то, что она заставила меня признаться, насколько я одинок.
И за это она тоже поплатится, дайте только срок.
Но тут она сделала такое, чего я вообще не ожидал. Она подошла ко мне и поцеловала в щеку. Я вздрогнул, повернулся к ней, вытаращился на нее. Она с улыбкой вернулась к салату. Я так и стоял, и меня одолевала непонятная тоска. Стоял и тонул в унынии и жалости к себе.
Не все ли равно, в чем тонуть, раз уж тонешь.
Некоторое время мы продолжали свои занятия. Кажется, оба страшно смутились. По крайней мере я.
— На десерт будет фруктовый салат с ванильным мороженым — годится? — спросила Кара.
Я кивнул — говорить я еще не решался.
— Хорошо. Поможешь нарезать?
Мы работали в уютном молчании — мыли и резали клубнику, виноград, два манго, персики, личи и прочие всевозможные фрукты, которые нашлись у нее дома. Музыка наконец затихла — на диске доиграла последняя песня.
— Пойду поставлю еще что-нибудь. — Кара двинулась в гостиную.
Я смотрел ей вслед с недоумением. Куда это она? Музыку из гостиной мы здесь не услышим, если не вывернуть громкость на полную. А Кара что-то не похожа на тех девчонок, которые любят, чтобы музыка у них грохотала. Неожиданно кухню заполнила нежная задушевная мелодия, лившаяся откуда-то сверху. Я поглядел наверх и увидел под потолком две колонки, которых раньше не замечал. Мог бы и догадаться.
Когда Кара вернулась в кухню, я спросил:
— Куда еще у тебя проведена музыка?
— Сюда, в гостиную, в столовую, в ванную и в мою спальню.
— А… здорово, — сказал я, просто чтобы что-нибудь сказать. — А что это сейчас играет?
Еще не кончился проигрыш, поэтому я не сразу узнал исполнителя. Кара открыла рот, чтобы ответить, но не успела ничего сказать — вступил фронтмен «Черного янтаря». Этот фальцет я узнаю с первой ноты.
— А, загадка разгадана.
— Тебе нравится «Черный янтарь»? — спросила Кара.
— Ничего такая группа. — Я старался не слушать тошнотворно-сладкий голос, заполнивший все углы.
— Ты их не любишь, да? — уточнила Кара. — Давай выключу, если ты хочешь послушать что-нибудь другое.
Господи Боже мой! Я подошел к Каре и протянул руку. Хотя Кара смотрела на меня вопросительно, она все равно без сомнений вложила свою руку в мою, я пододвинулся поближе и приобнял ее за талию. Кара посмотрела на меня снизу вверх и просияла, и мы стали танцевать. Я это делал только потому, что девчонки такое любят. Кара обвила меня руками, положила голову мне на плечо. Я посмотрел на нее и увидел, что она закрыла глаза. Мы раскачивались под романтическую песню, а я глядел куда-то в пустоту.
У нее есть деньги. Тебе нужны деньги, твердил я себе.
«Черный янтарь» вообще не в моем вкусе. Но как легко было бы забыть все, что я считал истиной. Как легко было бы просто закрыть глаза.
— Ладно тебе, Стив. Будь честен. Ты терпеть не можешь «Черный янтарь»!
Я и не замечал, что Кара смотрит на меня, пока она не подала голос.
— Да, вынужден признать, — сказал я, — что, по-моему, голос у их фронтмена такой, будто его краб за причиндалы держит.
Кара прыснула со смеху. Я слегка удивился, что она находит такое смешным, потом тоже ухмыльнулся.
— Ты просто не разбираешься в музыке, — заявила Кара.
— Дурное воспитание, что поделаешь.
— Стив, ты умеешь меня насмешить, — сказала Кара. — Наверное, поэтому ты мне так и нравишься.
Она говорила серьезно. И я сам удивился, почувствовав, что благодарен ей за это. А может, и не только за это.
Глава 20 × Сеффи
Милая Калли!
Эта неделя у меня, похоже, гостевая. Знаешь, кто объявился сегодня с утра? Мама. Я глядела, как она шествует по проходу, не глядя ни вправо, ни влево, ни дать ни взять императрица. И вот что я тебе скажу — как ни странно, я была рада ее видеть. Она приблизилась к моей койке без улыбки, глаза ясные, выражение лица собранное. Я поняла, что она совсем не пьяна и вообще ни в одной из фаз жизни пьяницы — ни похмелья, ни того голодного, одержимого, предвкушающего блеска в глазах, какой бывает, когда она планирует снова выпить, ничего такого. Она была трезвая. Я видела ее один раз в больнице, когда Минерва была ранена. Она со мной поздоровалась. Я прошла мимо без единого слова. Тогда я не хотела с ней разговаривать. И сомневалась, что хочу сейчас.
— Здравствуй, Персефона.
— Здравствуй… мама.
Мама направилась прямо к твоей кроватке. И едва она увидела тебя, Калли, как застыла на месте. Губы ее расплылись в медленной улыбке, все лицо осветилось изнутри. Я никогда не видела у нее такого выражения, ни до, ни после. Выражение всепоглощающей безответной любви. Она нагнулась взять тебя, и рука у меня сама собой дернулась помешать — но тут же упала обратно. Мама подняла тебя повыше, не сводя с тебя глаз, и стала
