я.
— Если ты только не расхотел готовить. У меня дома есть паста. И даже, кажется, фарш. И рыба.
— А какая рыба?
Кара нахмурилась, припоминая:
— Пикша и вроде бы еще сибас, у которого завтра истекает срок годности.
— Ну, значит, сибас, — улыбнулся я. — Пошли.
Я предоставил ей болтать, пока вел ее домой. Спросил, как прошел день в салоне, а потом позволил нести всякую околесицу про клиенток и коллег. По ее словам, «Делани» был одним из немногих парикмахерских салонов, где обслуживали и нулей, и Крестов. По ее словам, видеть в одной парикмахерской и клиенток-нулей, и клиенток-Крестов — такая же редкость, как единорожьи какашки. А у Кары была мечта — и та-та-та, и бу-бу-бу. Секунд через сорок я отключился, только иногда вставлял: «Да что ты говоришь?», «Ну и дела» и «Надо же, а я и не знал, что так бывает!», когда в ее монологе возникали подходящие паузы.
— Господи, я трещу как сорока, наверное, замучила тебя до смерти! — воскликнула Кара, когда мы подошли к ее дому.
Да, замучила, и еще как.
— Нет, конечно, — ответил я. — Ты любишь свою работу, это заметно. В этом нет ничего плохого.
— Стив, ты такой славный, — благодарно улыбнулась Кара. — У большинства мужчин глаза давно стали бы стеклянные.
И от тепла ее улыбки мне вдруг стало… неловко. Этого я не ожидал. И оттого, что не ожидал, мне стало еще хуже. Кара открыла дверь, и мы вошли. Что мне теперь делать? Можно, конечно, избавиться от нее, а толку? Денежки-то тю-тю. Остаться в ее доме я не смогу — скоро набегут ее подружки и начнут трезвонить в дверь и задавать вопросы. Тогда зачем? Буду готовить и терпеть общество этой трефы, пока не получу что хочу, а там будь что будет. Надо просто тянуть время.
— Послушай, я же даже не знаю, как тебя зовут, — заявила Кара.
— Стив, — не понял я.
— Да нет, фамилию.
— Виннер. Стивен Виннер, — сказал я ей.
— Позвольте вашу куртку, Стивен Виннер, — сказала Кара, как только за нами закрылась входная дверь.
Я снял куртку и отдал ей безо всяких возражений. Мы минуту постояли в неловком молчании. Мы остались одни у нее дома. Молчание затянулось, и мне пришло в голову, что она, наверное, уже сообразила, что к чему, и жалеет, что пригласила меня. Я оглядел прихожую. Канареечно-желтые стены с постерами. Кленовый паркет на полу. На столике справа от меня стояли телефон и плошка с ароматической смесью, от которой по всей прихожей разило лавандой. Эти Кресты просто сами не свои до ароматических смесей.
— Красиво тут у тебя, — сказал я, чтобы что-нибудь сказать.
Тут меня осенило. Меня впервые с самого детства пригласили в трефовый дом. Странное ощущение. Я не мог избавиться от чувства, что мне здесь быть не полагается. Это как-то неправильно. Как будто мне тут небезопасно.
— Кухня вон там. — Кара повела меня в дом.
Я следом за ней прошел в небольшую, но грамотно обставленную кухню с кремовыми стенами и дубовыми шкафчиками. Пол был из светлого камня.
— Классный у тебя дом, — сказал я. — Наверное, дела в парикмахерских идут прекрасно.
— Да, неплохо. — Кара пожала плечами. — Хотя, должна признаться, этот дом я купила на деньги, которые мне достались по наследству.
— Богатый дядюшка? — Я усмехнулся, чтобы скрыть яд в голосе.
— Нет. У меня папа умер от инфаркта четыре года назад. Я купила дом на деньги, которые получила по страховке.
— А, понятно. Грустно.
Кара хмыкнула с деланой небрежностью:
— Он до этого довольно долго болел.
— Все равно, наверное, тяжело.
Я вспомнил собственного отца. Не то чтобы я его вспоминаю каждый день, но, когда вспоминаю, по-прежнему горько. Очень.
Кара открыла холодильник и достала бутылку вина.
— Ни в чем себе не отказывай, — сказала она, придержав передо мной дверцу.
Я заглянул в один из самых отменно набитых холодильников, какие только видел, и так и сказал.
— Должна признаться, в обеденный перерыв я обчистила супермаркет, чтобы тебе было из чего готовить, — сообщила Кара.
Я обернулся и посмотрел на нее, не понимая, зачем ей было трудиться. Она так смутилась, улыбнувшись мне, что я невольно улыбнулся в ответ. И тут я вспомнил, зачем пришел — и кто она такая. И хотя снаружи продолжал улыбаться, внутри улыбка погасла.
Я взял двух сибасов, отрубил им головы, помыл, натер пряностями и отправил в духовку.
— А зачем головы отрубать? — поинтересовалась Кара.
— Не могу есть рыбу с головой, — честно ответил я. — Они на меня так смотрят, будто говорят: «Как ты мог?!»
Кара посмеялась и встряхнула головой:
— Какой ты странный, однако!
И я в ответ тоже посмеялся — совершенно искренне. Но отвернулся первым. Бросил несколько молодых картофелин в кастрюлю с кипящей водой, пока Кара нарезала салат. Мы оба прихлебывали пино-гриджио из бокалов. Кара включила музыку — рок, один из моих любимых исполнителей. Это нулёвая музыка в мою честь или Каре и в самом деле нравится?
— Тебе правда нравятся «Шершни»? — не сдержался я.
— Да, очень. Обожаю рок и уайт-метал.
— А я думал, ты больше по джазу, этно, классике и всему такому, — сказал я.
Кара склонила голову к плечу и пристально поглядела на меня:
— В смысле, Крестовая музыка как противоположность нулёвой?
— Ну да, примерно.
— Неужели ты из тех, кто считает, что Крестовую музыку могут оценить только Кресты, а нулёвую должны слушать только Нули?
— Нет-нет, — ответил я. — Просто я думаю, что это нечестно, когда нуль записывает крутой сингл, а какой-нибудь Крест делает на него кавер и потом именно Крестовую версию включают в хит-парады и гоняют по радио.
— Согласна, — тут же кивнула Кара. — Раскручивать нужно лучшую версию, кто бы ее ни спел.
— А в жизни получается иначе, правда? — Я чувствовал, что сейчас оседлаю любимого конька. — Возьми, к примеру, уайт-метал. Этот музыкальный жанр создан и исполняется нулями. А кто у нас самый знаменитый — и богатый — исполнитель уайт-метала? Де-Коста Бейфенве, Крест.
Кара снова кивнула:
— Тут ты прав. И да, у меня есть диск Де-Косты Бейфенве. Но «Шершней» у меня целых три диска.
— Ну и хорошо. — Я выдавил улыбку. Отпил несколько глотков белого вина, покатав каждый на языке, прежде чем проглотить.
— Как тебе вино? — спросила Кара.
— Неплохо, — ответил я.
Я взял из ящика с приборами маленький, но очень острый нож для овощей и потыкал картошку, сварилась ли. На втором или третьем тычке шестое чувство подсказало мне, что на меня смотрят. Я развернулся и обнаружил, что Кара буравит меня взглядом.
