Передай ей, что я – домой. Пусть пораньше приходит. Хреново мне что-то, – повесил трубку и пошел в сторону магазина.
Антонина Ивановна работала на почте. Не думайте, что ей там нравилось. Женщина она была уже немолодая, в прошлом году стукнуло аж сорок восемь. Хотя как посмотреть, для кого-то это очень даже бодрый возраст, однако Тоня ощущала себя старой развалиной. Сил и вдохновения жить с каждым годом оставалось все меньше. Старший сын, рожденный ею в двадцать лет, сразу после замужества, уже вырос и покинул родительское гнездо. Близнецам, которых Господь послал им с Семеном нежданно-негаданно – как в той истории, когда «язва зашевелилась», как раз тот случай, – вот-вот исполнится по десять лет. Казалось бы, молодая мать, а состояние старой лошади.
На почту Антонина устроилась скорее от безысходности. На дворе стоял 1998 год, с работой было совсем плохо, по ее специальности – технолог швейного производства – устроиться было почти нереально. Нормального нигде ничего не шили, все привозили из Турции и Китая. Швейные производства открывались как грибы и тут же прогорали, не выдержав конкуренции с готовыми вещами, которые тоннами завозились «челноками». Работников периодически набирали, использовали и, не заплатив, увольняли. В такой ситуации работа на почте была хоть и с мизерной зарплатой, но стабильной – ее, во всяком случае, выплачивали.
Зайдя в отделение, она встретила Машу, новенькую сотрудницу. «Надолго ли она к нам? Опять всему учить, а толку – ноль», – подумала Тоня, отбирая корреспонденцию и складывая в сумку.
– Антонина Ивановна, муж ваш звонил, просил передать, что плохо ему и он домой идет. Просил вас быть пораньше.
– Спасибо, Маша. Понятно, – ответила Антонина, а сама подумала: «Вот ведь зараза! Плохо ему, видите ли!»
Антонина знала: муж чаще всего привирает, любит поваляться и отдохнуть от работы. Он тоже не так давно устроился на новую, тяжелую и неблагодарную работу. До этого много лет работал водителем. Сначала на хлебокомбинате – хлеб по утрам развозил по магазинам. Потом директора этого комбината на «Волге» доставлял по делам его важным. И сам заважничал. Костюм ему тогда купили, с друзьями стал свысока разговаривать, мол, «не ровня я вам». Ей отрез на платье купил новый и сказал, чтобы модное себе что-то сшила, а то вдруг «в люди пойдем, а тебе надеть нечего».
Но недавно хлебокомбинат захватили рейдеры – такие стильные пацаны из спортивного зала, которые потом из хлебозавода сделают офисы и распродадут их выгоднее, чем могли бы хлеб продавать. У них водительских вакансий не было, пришлось Семену с его костюмом искать новую работу. Сосед по подъезду недавно устроился в редакцию модной и популярной газеты «Экстра-М» разносчиком этой самой газеты по домам. Работа вроде не пыльная: берешь с утра пачки газет, грузишь на тележку – и повез по району в ящики раскладывать. Газета была бесплатной для жителей и шибко платной для рекламодателей, чем и жила редакция. Семен подумал, поискал и решил устроиться туда же. Да вот зима рано в этом году пришла. Дворы почти не чистят, снега валом, и, конечно, таскать тележку по льду и в метель – то еще удовольствие. Одно радовало – короткий рабочий день: как развезешь партию газет, свободен до следующего дня. И оплата по факту: сделал – получил. Сегодня было особо противно на улице, и, прислушавшись к организму, Сеня решил: «Ну ее, работу, лучше полежу дома и новый боевик возьму в прокате».
Тут нужно немного про Тоню подробнее рассказать. С детства она любила наряжаться. Фигурка ладненькая была, крепенькая такая – все на месте: округлости при ней, ножки стройные. Прическу носила модную, как у Мирей Матье, – подруга Зинка, правда, называла ее «горшком». В семидесятые каждая третья просила в парикмахерской: «Хочу как у Мирей Матье!» – и, вне зависимости от структуры и количества волос, получала свой «горшок».
Мать всегда шила и ее с детства научила. В моде обе разбирались. Мать доставала модные журналы и перешивала дочке все, что под руку попадется либо соседи отдадут. Когда встал вопрос, куда поступать, Тоня не раздумывая пошла в текстильный техникум, потом на фабрику: сначала – швеей, потом – закройщицей. Со временем стала сама себя обшивать и подругам обновки справлять. Такую стильную, нарядную, с модным «горшком» на голове ее повстречал и увлек характером балагура водитель Семен с их фабрики – почти служебный роман. Но после первых родов из Тони во все стороны поперла наследственность. Бока росли на глазах; милые округлости превратились во внушительных размеров холмы; живот, зараза, не сдавался и будто бы забыл, что роды уже состоялись и младенец появился на свет.
Как только Тоня ни боролась с изменившейся внешностью, природа упорно брала свое.
Вес набирался даже от воды и хлебных крошек. О какой моде может идти речь? Тоня сдалась. Шила широкие балахоны, покупала необъятные пуховики, пытаясь спрятать за всем этим нелюбимое тело и тоскуя по щиколоткам и груди своей молодости.
Муж перемен во внешности жены вроде и не замечал. Его устраивало, что женщина она шустрая, быстрая на руку, домовитая. С ней он ощущал себя абсолютно накормленным, ухоженным и расслабленным – как за каменной стеной. Это дураком нужно быть, чтобы, находясь под защитой и теплом своей «стены», быть чем-то недовольным.
Да и сам он, вообще-то, был мужиком не безруким. Поначалу, особенно когда еще ухаживал за такой видной и ладной Антониной, и сразу после женитьбы старался дома что-то починить, сладить со швейной машинкой тещи. К труду был приучен, но, если не видел нужды в своей помощи, сам в бой не рвался. А жена попалась бойкая – Тоня считала, что все за всех может сама и делает лучше, чем все они, вместе взятые. Ну, и Семен перестал набиваться со своей помощью, а с годами вовсе расслабился. Это как-то вошло в привычку – привычку наблюдать и критиковать жену во время исполнения ею кучи дел в единицу времени. Нравится – путь колотится сама.
– Семен, ребятки, я пришла! Скоро ужинать будем!
Тоня прошествовала на кухню, поставила сумки с продуктами – по пути домой забежала в продуктовую палатку возле дома, набрала картошки, макарон, сосисок, хлеба и пару банок морской капусты, больше ничего не было.
Семен, услышав, что жена дома, убрал звук боевика, положил на голову полотенце и закрыл глаза типа спит.
Антонина деловито прошлась по квартире, по пути собирая разбросанные носки. Три мужика в доме – это катастрофа, такое ощущение, что носки живые и имеют обыкновение расползаться в разные стороны, при этом собирать их вместе бесполезно – всегда уползают вновь. Близнецы сидели в комнате
