ни была. Итак, в романе содержалось то, чего автор туда не вкладывал. Это означает, что так называемая художественная литература не является чистой выдумкой, плодом произвола.
— Текст обладает внутренней логикой, это вам скажет любой филолог, — заметил Меслов.
— Вот, вот! А то, что обладает своей внутренней логикой, то есть своими законами, уже не является совершеннейшей фикцией. То есть миры, создаваемые писателями, в каком-то смысле реальны, — хотя, разумеется, их не существует в том же смысле, в котором существуем мы с вами. Но для самих себя они реальны, хотя, наверное, не все. Во всяком случае, я изучил еще несколько сочинений того же автора и не нашел ничего похожего на расследованное мною дело: там не было ничего, кроме грубых ниток, на которых дергались бессмысленные марионетки. Но тот роман, ничем не выделяющийся — он описывал настоящие события, я в этом уверен. Из чего мы можем заключить кое-что о природе Божества, — неожиданно завершил незнакомец.
— Каким образом? — поинтересовался доктор: в голове всплыли размышления о Беркли. Их догнала мысль о том, что наблюдаемое, пусть даже внутренним образом, с помощью воображения, и в самом деле реально — а хорошая литература создает именно оптический эффект. Меслов подумал, что эту мысль стоило бы развить.
— Я предполагаю, — сказал Холмс, и в его голосе прозвучала своего рода наигранная неуверенность, — что Бог создал мир примерно таким же образом, каким мы сочиняем художественную прозу. «В начале было Слово» — это прямое указание на природу нашей реальности. Наша свобода воли — то же самое, что и свобода воли литературного персонажа. Автор волен написать все что угодно, но некая толика свободы все-таки не может быть полностью отнята у несчастной марионетки, и нам иногда удается провернуть кой-какие делишки под самым носом сочинителя…
Меслов осторожно запрятал мерзнущую левую руку под плед.
— И если уж на то пошло, — продолжал разглагольствовать сыщик, — Бог — довольно скверный литератор. Пейзажи и описания природы у него выходят неплохие, но вот сюжетная сторона никуда не годится. Хотя если рассматривать наш мир как груду черновиков, это объяснимо. Большинство судеб — продукт божественной графомании, тщетные попытки выписать какой-нибудь мелкий эпизод. Миллионы домохозяек живут и умирают потому, что Господь никак не может завершить одну-единственную сцену на кухне или в детской… В таком случае мы все — жертвы стремления Творца к совершенству. Но если даже и так — кто-то должен воспрепятствовать развитию некоторых сюжетов. Или, наоборот, завершить их.
Доктор осторожно пошевелил пальцами на ногах — плед был коротковат, пальцы занемели от холода.
— Тут практически не топят, — пожаловался он. — Не пойму, за что я платил деньги.
— Мы тут делаем некоторые приготовления и, кажется, задели какую-то отопительную трубу, — озабоченно сказал Холмс. — Мне тоже зябко. Но признаю, что вам приходится хуже: у вас плохое кровообращение. Остается согреваться беседой. Так, может быть, все-таки расскажете, как это было?
— Что было? — вздохнул доктор.
— Кто к вам обратился. Почему именно к вам. Что вы знаете о болезни. Почему согласились на предложение. Все подробности. Еще раз: мы все знаем. Все или почти все. Вы уже свыклись с этой мыслью. Остались мелкие детали. Итак, кто к вам обратился?
Меслов втянул в себя сырой, холодный воздух. Теперь ему хотелось только одного — согреться.
— Это был адвокат, американец. Он представлял интересы клиента, страдающего пневмонией, но убежденного, что стал жертвой болезни, неизвестной современной науке и при этом — передающейся половым путем. По словам адвоката, американские врачи отнеслись к нему с предвзятостью, так как он чернокожий. Поэтому он поехал в Европу, чтобы обратиться в мою клинику. Сумма, предложенная за обследование, меня впечатлила.
— Вы не подумали, почему вам предлагают такие деньги и откуда они? — прищурился Холмс.
— Он представил рекомендации от бруклинского Общества Социальной Гармонии, членом которого являлся, — отрезал Меслов. — Я не видел причин не доверять своим коллегам и единомышленникам или отказывать им.
— Да, понятно, — сыщик зевнул, аккуратно прикрыв рот тыльной стороной кисти. — Итак, вам предложили осмотреть негра. Как он вам?
— Обычный негр, с уровнем развития, характерным для этой расы, — пожал плечами Меслов. — Он не умел толком говорить ни на одном европейском языке. Но его болезнь меня заинтересовала.
— Чем?
— Сначала я посчитал ее редкой формой легочного заболевания и стал настаивать, чтобы его осмотрел хороший специалист по туберкулезу. Но адвокат настаивал, чтобы он наблюдался именно у меня.
— Настаивал, открывая кошелек пошире?
— Можно подумать, вы работаете из любви к человечеству! — возмутился Меслов. — Я знаю, чем занимаются сыщики, и по сравнению с этим… — он не закончил фразы.
— Ну-ну, не кипятитесь, — примирительно сказал Холмс. — И насчет сыщиков вы правы. Самая доходная статья в бюджете любого детектива — сбор сведений о чужой личной жизни, обычно о супружеской неверности и связях на стороне. Учитывая вашу специальность, можно сказать, что ваши клиенты — это наши недоработки.
Доктор улыбнулся, почти против воли.
— Вам виднее, Холмс, — сказал он. — В общем, я не стал возражать, тем более что болезнь была хроническая. Но потом она внезапно активизировалась. У пациента началось истощение, потом — симптомы, отчасти напоминающие туберкулезные: сухой кашель, одышка и нечто вроде лихорадки. Я пытался применить метод Стивенса, но тщетно. Все завершилось бурно развивающимся фиброзом… Вам, наверное, неинтересны эти подробности, — остановился он.
— Не беспокойтесь, я не настолько невежествен в медицине, — Холмс сделал недовольное лицо. — Итак, ваш пациент умер. Ваш клиент настоял на тщательном изучении тканей. Скорее всего, с юридической стороны все было обеспечено наилучшим образом?
— Да. Пациент завещал свое тело науке.
— Завещание оформил и расходы оплатил все тот же адвокат? Не отвечайте, и так понятно. Думаю, к тому моменту ваше исследовательское любопытство было в достаточной мере разожжено. Вы вскрыли труп. И что вы нашли?
— Нечто весьма любопытное. Я изучил легочные ткани и не обнаружил в них ничего, кроме обычных пневмацистов. Это микробы, которые в принципе способны вызвать воспаление, но иммунитет организма их подавляет. Создавалось впечатление, что болезнь каким-то образом подавляет иммунную систему. Впоследствии мои изыскания подтвердили это.
— Кстати, как вы назвали эту болезнь? Своим именем? — перебил сыщик.
— Я об этом думал, — признался Меслов. — «Пневмония Меслова» или что-то в этом роде. Но пока использую условное название: Acquired immunodeficiency Syndrome. Синдром приобретенного имуннодефицита.
— A-I-D-S. AIDS. Звучит недурно, в меру зловеще, — отметил сыщик. — Так, значит, пресловутый адвокат уговорил вас продолжить исследования. На что он сослался? На то, что есть и другие больные? И настаивал именно на половом способе заражения?
— Не помню точно, что он говорил, — признался Меслов. — К
