тут же смолк.
— Какая чушь! — вздохнул Меслов. — Какая нелепая чушь!
— Отрицаете реальность? — насмешливо спросил сыщик.
— Какая уж тут реальность… — Доктор замялся, потом махнул рукой. — То, о чем вы говорили, — литературный опыт. Тот самый, о котором я говорил. Мой рассказ. Точнее, вариант профессора Рейнхарта.
— Написанный вашим почерком? — Холмс прищурился. — Не смешите меня, доктор.
— Вы и в самом деле ничего не понимаете, — Меслов откашлялся: холод забрался в горло. — Совсем. Хоть и рылись в моем архиве. Кого вы подкупили? Джима? Во что вам обошлись его услуги?
Холмс неожиданно рассмеялся.
— Ну-ну, — с трудом выговорил он, вытирая глаза рукавом. — Старина Джим не получил ни пенни. А вот я, похоже, где-то дал маху. Хотя… почему в тексте — подлинные имена? О нет, не надо объяснений, — он снова выставил руку вперед, — я сам догадаюсь. Вы таким образом признались профессору в своих чувствах, не так ли? И описали желательный для вас вариант развития событий, в мелких подробностях. Что его и оттолкнуло. Мужеложцы обычно сентиментальны и на дух не переносят, когда вещи называют своими именами. Ваша ошибка была чисто стилистической, Абрахам. Но именно такие ошибки оказываются роковыми.
— А вот это — не ваше дело, — сказал Меслов.
— Ага! — Холмс поднял палец вверх. — Теперь мне более понятны причины, толкнувшие вас на преступление. Я-то думал, что вы — жертва домогательств старого мужеложца. Оказывается, вы — отвергнутый поклонник, к тому же вас отвергли столь оскорбительным образом. Вами побрезговали. Неудивительно, что вы остались девственником. И занялись лечением скверных болезней. Жалкий вид венерических больных, их страдания, их страх перед разоблачением — все это укрепляет вас в вашем отношении к половой сфере, и особенно в той ее части, что отклоняется от так называемой нормы. Но вашим чувствам необходима пища, желательно — регулярная, поэтому большинство ваших клиентов — именно педерасты, которых вы лечите и которых ненавидите…
— Прекратите нести чепуху, — неожиданно резко оборвал его доктор. — Может быть, у вас котелок и варит, — добавил он с отвращением, — но то, что в нем варится, скверно пахнет. У вас отшибло нюх, Холмс.
— А вы ведь это всерьез, — с некоторым удивлением протянул сыщик. — Похоже, я и в самом деле в чем-то ошибся. В чем именно?
— В главном. Холмс, как вы думаете, зачем я переписал рассказ?
— Ах, ну да, вы его переписали… Текст профессора был неразборчив… Какая чушь! Хотели выдать за свое? Нет, зачем тогда копировать самому… Нет, не понимаю.
— Да ни черта вы не понимаете, — с горечью сказал доктор. — Вот и я тоже не понял, как он это, черт возьми, сделал! Почему у него это получилось ярко и достоверно, а у меня — нет.
Холмс хлопнул себя по лбу:
— О-о-о! Ну конечно! Вы переписали текст от руки, чтобы хоть так понять, в чем секрет. А ведь профессор был прав — у вас сугубо научный подход… Постойте-постойте. Стоп! Вот оно! — Холмс в возбуждении щелкнул пальцами. — Вы ведь не гомосексуалист и никогда им не были, вы не испытываете тяги к мужчинам, — длинный палец сыщика уперся доктору чуть ли не в переносицу. — Вы взяли эту тему именно потому, что пытались проникнуть в недоступную для вас область чувств. Страсть к исследованиям!
— Наконец-то, — Меслов грустно улыбнулся.
— И, конечно, имена в вашем тексте были другие. А ваше и свое вставил сам Рейнхарт. Чтобы вас унизить и задеть. Потому что для него эта тема была глубоко личной и весьма болезненной. Чего вы, разумеется, не учли. А может быть, даже не знали? Простите за откровенность, но вы и в самом деле плохой литератор: при всей своей страсти к исследованиям, у вас проблемы с глазами, ушами и житейским чутьем, а хороший писатель должен всем этим обладать почти в такой же мере, как и хороший сыщик… Но оставим это, — Холмс чем-то звонко щелкнул — видимо, крышкой часов.
— В любом случае у нас еще есть время, — пробормотал он. — Ладно. В каком-то смысле я у вас в долгу. Расскажу-ка в таком случае другую историю, тоже связанную с литературой. Когда меня спрашивают, почему я не читаю романов, я обычно отвечаю, что не хочу захламлять свой чердак, — раздался характерный звук: похоже, Холмс постучал пальцем по черепу. — На самом деле причина не в этом. Хотите знать правду?
— Нет, — сказал доктор. — Мне это неинтересно, — повторил он.
— И все-таки послушайте. Не знаю, как вы, а я просто места себе не нахожу. Мне нужно отвлечься, да и вам не помешает. Итак, однажды… это было в молодости, когда я бросался на любую задачу, достойную моего интеллекта, как волк на свежее мясо… так вот, однажды мне в руки попал какой-то роман. Из тех, которые вы читаете по вечерам, когда не заняты ни людьми, ни лягушками. Имя автора вам ничего не скажет, название тоже. Дурацкая история о молодом человеке и наследстве, которое он стремился получить. Автор в конце кое-как свел концы с концами, женив героя на богатой вдове. Никакой художественной ценности роман не представлял, но что-то заставляло меня перечитывать его раз за разом — так, как я впоследствии перечитывал раз за разом свидетельские показания в поисках зацепки. И, представьте себе, на восемнадцатой странице я нашел улику! Самую настоящую улику. Дальше я стал разматывать клубок, выискивая обмолвки, случайные детали, все то, на что сам автор не обращал никакого внимания. Книга сопротивлялась анализу, как олеронская устрица ножу, но я был настойчив. В конце концов события выстроились в стройную картину. Роман оказался подобным айсбергу — у него была подводная часть. Преступление — дерзкое и коварное, особенно потому, что почти все события совершались как бы на виду. Кстати, преступницей была вдова, а молодой человек — всего лишь ее орудием… Впрочем, неважно. Я столкнулся с двумя вещами. Во-первых, я твердо убежден в том, что все мои выводы справедливы. Я применил к роману дедуктивный метод, который никогда меня не подводил в реальности, и получил однозначный результат. И, во-вторых, я столь же твердо убежден, что автор не вкладывал в свой опус двойного смысла — во всяком случае, сознательно. Этот пошлейший писака даже не догадывался о том, что на самом деле происходило между его героями! А теперь подумайте, какой из этого следует вывод?
— Пока не понимаю, — осторожно сказал доктор.
Холмс глянул на него искоса, как ворона.
— Как сказал некий не очень удачливый сочинитель — точнее, его герой, — откиньте все невозможные версии, и та, которая останется, будет правдой, как бы невероятна она
