скорее всего, тоже заинтересован. Зачем? Есть у меня одна мысль. Если я прав, и угадал, где следует копать, то всё встаёт на свои места. Для проверки этих догадок надо опять в астрал. Нужна дополнительная информация. И я, повторяя раз за разом ключевые слова, которые помогли бы мне найти искомое, опять уставился в зеркало…
Несмотря на то, что день едва перевалил за середину, в кабинете господствовал полумрак, рассекаемый узкими клинками лучей дневного светила, пробивавшимися сквозь неплотно задёрнутые густо-багровые портьеры. В левом дальнем углу кабинета стоял массивный стол тёмного дерева с резными ножками и полированной столешницей. И за этим столом, в кресле с густо-багровой же обивкой, сидела стройная женщина, лет тридцати пяти — сорока.
Лицо её выглядело измождённым, безжизненно-бледным. Кожа казалась почти прозрачной. Потускневшие русые волосы были собраны в два толстых хвоста, перетянутых тёмной лентой. Они свешивались ей за плечи, достигая середины лопаток. Одета она была в красно-коричневое платье из тяжёлой материи. Ткань обтягивала её фигуру, выгодно подчёркивая все достоинства. И, вместе с тем, ни у кого не повернулся бы язык назвать это платье вызывающим или вульгарным. Оно полностью закрывало плечи и руки до самых запястий. И даже шею закрывал высокий воротник-стойка.
Раздалось едва слышное поскрипывание, и в щель приоткрывшейся массивной двери просунулась мордаха секретарши баронессы, вроляйн Фаста:
— Фру Гленис, к вам начальник стражи, харр Ланцо.
Баронесса откинулась на спинку кресла, прикрыла свои насыщено-карие глаза, словно ей было больно смотреть на свет, падавший из приоткрытой двери в кабинет и блёклым голосом сказала:
— Пусть входит. И, милочка, не сочти за труд, согрей мне немного вина с пряностями, — она зябко передёрнула узкими плечами, — что-то меня знобит.
— Сейчас, фру Гленис, — ответила секретарша, и бесшумно исчезла за дверью.
В кабинет вошел крепкий мужчина. Виски его серебрились сединой. Тонкого плетения кольчуга, обтягивавшая его торс, была перехвачена на талии широким рыжим ремнём буйволиной кожи, на котором висел не совсем типичный для этих мест слегка изогнутый меч с круглой гардой.
— Рад видеть вас, госпожа, — мужчина уважительно поклонился.
— Полно тебе раскланиваться, Ланцо, — слабо улыбнулась баронесса, — мы же не первый десяток лет друг друга знаем.
— Но порядок есть порядок, — возразил посетитель.
— Да, какой порядок… — фру Гленис вдруг сильно закашлялась и прикрыла рот кружевным платком, — ты единственный человек, которому я доверяю в этом гадюшнике.
— Я побеспокоил вас, баронесса, что бы известить, что ваше завещание готово, и через час юрист привезёт и его, и нотариуса, что бы надлежащим образом заверить вашу подпись на нём.
— Спасибо, старый друг, — прокашлявшись, женщина опять откинулась на спинку кресла.
— Я был бы рад, если бы вы, все-таки прояснили мне несколько вопросов, — Ланцо пристально посмотрел в глаза хозяйки замка, — касающихся завещания.
— Что тебя интересует? — голос женщины был слаб, но каждое слово было отчётливо слышно в гулком пространстве просторного кабинета, — спрашивай, я, конечно, отвечу на любой твой вопрос. Мы должны понимать друг друга.
— Фру Гленис, зачем вообще сейчас завещание? — начальник стражи начал с вопроса, который волновал его больше всего, — вы ведь молоды и можете жить ещё долго.
— Начнём с того, что я умираю, — твёрдым голосом ответила баронесса, — я уже год, как умираю. Ни один лекарь сделать ничего не может. И каждый следующий день чуть хуже предыдущего. Медленная, ползучая смерть. Я это приняла, а вот ты до сих пор считаешь, что что-то ещё можно изменить…
— Но, может быть…
— Всё может быть, друг мой, — печально улыбнулась женщина, — и я надеюсь на чудо, и, наверное, буду на него надеяться даже лёжа на смертном одре, — она прикрыла глаза, словно эта недлинная фраза её смертельно утомила, — но, надо быть готовой к худшему исходу.
Дверь в кабинет открылась и стройная секретарша молча внесла и поставила перед баронессой серебряный кубок с тёплым пряным вином. Дождавшись, когда секретарша выйдет и убедившись, что дверь за ней закрылась, Ланцо продолжил:
— Решение готовиться к худшему, это предусмотрительно и разумно, так и подобает поступать владетелю, — согласился он, — но почему вы решили отдать феод именно Ордену?
— Ланцо, еще когда Эйнион был с нами, я начала задумываться о том, что произойдёт, если меня, например, настигнет внезапная смерть, как она настигла моего мужа пять лет назад…
— И к каким выводам вы пришли?
— Выводы мои были весьма неутешительны, — в голосе баронессы чувствовалась горечь, — Эйнион, хоть и законный наследник, но кроме, извини, баб его не волновало в этой жизни больше ничего. Ни воинская слава, ни слава рачительного хозяина… — ей явно было тяжело говорить, но она продолжала, — только бабы. Ну, хоть с ними он научился обращаться более или менее сносно, и то хлеб. Года два он побыл бы бароном, а потом пошел бы по миру с протянутой рукой. Хотя, если бы он был сейчас с нами, то он всё равно стал бы бароном, независимо от того, что я там надумала. Потому, что я только регент, а он наследник. И, если бы он был с нами, то три месяца назад он бы достиг совершеннолетия и вступил во владение феодом. Но он исчез, и ситуация стала немного проще. Хотя, ты будешь смеяться, а мне очень не хватает моего непутёвого сыночка. Но, повторюсь, барон из него никакой.
— Да, я с вами полностью согласен, — хмыкнул мужчина, — барон из него очень так себе.
— Мой дальний родственник, который живет с нами, ну, ты же знаешь его…
— Беруин?
— Да. Тот вообще рохля и безвольная тряпка. Слава богу, он не является прямым наследником, а потому тут уже моя воля, как распорядиться баронством. Ему феод оставлять тоже нельзя. И я решила оставить баронство Ордену Паладинов Почившего Бога в обмен на то, что они будут выплачивать пожизненный пенсион этим прихлебателям, — она сморщилась, — дальним родственникам. Этот вариант предложил мне отец Дадуин. И он мне понравился больше, чем другие варианты.
— Да, Орден сможет хоть как-то организовать жизнь в баронстве.
— Я решила проверить, насколько Орден достоин доверия и поручила им охрану порядка, — она посмотрела на него, улыбнулась и продолжила, — мы же с тобой об этом до хрипоты спорили. Помнишь?
— Да, — улыбнулся Ланцо в ответ, — и, надо сказать, что это было не худшим решением.
— Да, они, худо-бедно, справляются.
— И ещё, я должен спросить и об этом, — она удивлённо посмотрела в лицо главному стражнику и во взгляде её было любопытство, — вы передаёте феод Ордену только по изложенным сейчас причинам, или надеетесь заручиться поддержкой церкви в надежде на лучшее посмертие?
— Знаешь, мой старый друг, — задумчиво протянула баронесса, — я долго размышляла о смерти, посмертии, богах, — он опять печально улыбнулась, — ситуация, знаешь ли, располагает к подобным размышлениям. Так вот, Церковь Почившего Бога у меня ассоциируется, ты не поверишь, с купеческой гильдией. Где у них не копни, а наружу снова и снова вылезает шкурный интерес. Если Почивший Бог и существует где-нибудь там, в горних высях, то никакого отношения к Церкви Почившего Бога он не имеет, и, я подозреваю, иметь не желает. А потому, глупо рассчитывать на церковников, которые пекутся только о собственном благополучии. И я пришла к выводу, что наше посмертие зависит от того, как мы прожили нашу земную жизнь. А что там, за порогом, мы не знаем. Никто оттуда не возвращался, чтобы поведать нам о том, что ждёт нас там, за чертой Последнего Вздоха…
— В одной старой песне пелось, — взгляд Ланцо расфокусировался, и он продекламировал, — смерть сама по себе не страшна, страшно то, что это уже навсегда1.
— Да, если это произойдёт, то это уже не изменишь… — прошелестел голос баронессы, — Ланцо, извини, я пойду прилягу, что-то худо мне. Скажи Фасте, пусть она меня позовёт, когда нотариус приедет.
— Я тоже пойду, баронесса, — начальник охраны склонил голову, — надо проверить караулы на стенах.
— Иди, Ланцо, иди, — и баронесса вошла в неприметную дверь в стене, позади стола, которая вела в комнату отдыха.
Кабинет растворился в медленных потоках астральных энергий, а через несколько секунд я уже ощутил себя, сидящим в кресле перед зеркалом.
Теперь понятно, почему духовник баронессы был столь пассивен. Ему ничего не надо было делать, ну, разве что, использовать слабости людей, окружающих баронессу в своих интересах, потихоньку подталкивая
