о том, что епитимья, которую наложит на эту, погрязшую во грехе, девицу святой подвижник, может быть весьма разнообразной, ибо он много чего на своём веку повидал, и, вообще, производит впечатление большого затейника с неуёмной фантазией. Епитимья эта, я чувствую, растянется на месяцы, а то и на годы, поскольку прегрешения Мабли велики и требуют вдумчивого и кропотливого искупления.
Кроме того, она же еще и любовницей Беруина станет после исчезновения Эйниона. И это вовсе не факт, что я в курсе всех остальных деталей её, в высшей степени насыщенной, личной жизни. Судя по её темпераменту, вполне может быть, что у неё ещё какой-нибудь друг сердечный есть, а может и не один. Да и предпочитает она все свои проблемы решать, гммм, наиболее приятным для себя способом. Так что, надо мне готовиться к тому, что сейчас, то есть по прошествии двух лет, она несколько утратила девичье изящество. Бёдра, наверное, раздались в стороны, фигура приобрела некую фундаментальность, а грудь стала не такой упругой и высокой, ввиду того, что её интенсивно массируют все, кому не лень. Да, всё преходяще в этом мире…
А покуда я размышлял, события шли себе своим чередом:
— Ты всё узнаешь в своё время, — успокаивающе пророкотал священник, — а сейчас нам следует уточнить степень твоего грехопадения. Если на твоём теле начала проявляться печать нечистого, то тогда покаяние будет ещё более жестким, продолжительным и… — тут он немного замялся, — и изнурительным.
— А как узнать, есть эта печать или нет? — всё так же, строя наивные глазки спросила Мабли, хотя, скорее всего, уже поняла, к чему дело идёт.
— Надо осмотреть тебя, — похотливо улыбнулся старый развратник, — на предмет того, а не начали ли появляться на твоей коже пятна характерной формы.
— Так мне начинать раздеваться? — опустив глаза в пол, но робко улыбаясь, уточнила девушка.
— Раздевайся, дочь моя, — и отец Дадуин тяжело вздохнул, как перед началом тяжёлой, но необходимой работы, — Да помолясь, приступим.
Глава 10
— наследник. баронесса
И я опять смотрел на своё отражение. Надо сказать, что выражение лица у меня после выхода из астрала оказалось слегка озадаченным. Если первый, так сказать, эпизод не вызывал почти никаких вопросов, то второй представлялся мне несколько более многослойным.
В самом деле. В первом эпизоде я наблюдал сцену жесткой постановки в стойло честолюбивой, но очень самонадеянной простолюдинки, возжелавшей через койку попасть в благородное сословие. Учитывая то, что я внимательно наблюдал за её гримасками, я уверен, что влюблённость свою она талантливо разыгрывала, а первоочередной целью её, до этого момента, являлось охмурение наследника, которого она ошибочно посчитала лёгкой добычей. Видимо она попала в замок относительно недавно, и не придала значения тому, о чём прислуга самозабвенно сплетничала вечерами на кухне, втихую попивая хозяйский сидр.
Молодой, но охочий до сговорчивых девок, господин был одним из самых обсуждаемых персонажей. Уже незадолго до своего четырнадцатилетия он был застигнут матерью, баронессой Гленис в пикантной ситуации в своей комнате. Дело было так, шла баронесса по коридору, и её внимание привлекли характерные звуки, которые ни с чем не спутаешь, а именно сладострастные повизгивания, ритмичный скрип кровати и громкое, натужное пыхтение… Насторожившись, она тихонько заглянула в спальню наследника и обнаружила, что юный Эйнион с неподдельным энтузиазмом трудится над её, баронессы, молодой служанкой. Ну как, молодой. Служанке было, к тому моменту, лет двадцать с небольшим, то есть, она была старше рано созревшего юноши лет на шесть. Но это никоим образом не помешало им сойтись в жарком постельном противостоянии.
В результате Эйнион прослушал полуторачасовую лекцию о благочестии, воздержании и умерщвлении плоти. Следует, правда, отметить, что ни слова из этой лекции в его подростковом мозгу не задержалось ни на минуту. Служанка же была понижена до помощницы повара. И, соответственно, теперь ублажала, в первую очередь, кулинара. Но баронессе на это было наплевать, поскольку теперь стоны и азартное повизгивание молодки раздавались, преимущественно, на кухне, и нежный слух баронессы не оскорбляли.
А меньше, чем через неделю Эйниона опять поймали на горячем, когда он, в тёмной стенной нише, располагавшейся у заколоченных дверей в давно заброшенное крыло замка, зажал смазливую горничную, и, задрав ей юбку на голову, опять самозабвенно предавался плотским утехам. Что характерно, но горничная не сопротивлялась и не возражала, а по словам начальника стражи, который, совершая ежевечерний обход замка, и стал свидетелем этого безобразия, напротив, громко стонала, показывая, как ей хорошо, и, вообще, во всём шла навстречу пожеланиям юного наследника и получала удовольствие наравне с ним.
Баронесса, трезво обдумав ситуацию, решила горничную от себя не удалять, рассудив, что если она всех, кого оприходовал её ненасытный отпрыск, будет ссылать на кухню, то сама останется без прислуги, а повар всё себе сотрёт, поскольку тоже меры не знает ни в чём. Поэтому она ограничилась только нравоучениями, после чего отправила проштрафившуюся горничную к отцу Дадуину исповедоваться и искупать грехи. Через пару часов горничная вернулась от почтенного клирика вся растрёпанная, но довольная, и бодро отрапортовала, расправляя сильно помятую юбку, что грехи полностью искупила и теперь преисполнена смирением и благонравием.
А с сыном баронесса поговорила о том, что нечего расплёскивать семя направо и налево, и если уж невтерпёж, то надо принимать элементарные меры, помогающие избежать нежелательных последствий. Дала ему городской адрес доверенной повитухи, которая слыла большой мастерицей по купированию проблем, порождаемых, как взаимной любовью, так и любовью по принуждению.
С тех пор всё вошло в колею. Эйнион, продолжая с удовольствием предаваться греху любострастия, научился-таки не попадать каждый раз впросак. А к пятнадцати годам он уже перепробовал всю женскую часть прислуги. Ну, разумеется тех, на кого можно было смотреть без содрогания, и которые ещё не разменяли четвёртый десяток. Исключение составила только тридцатипятилетняя ключница, обладательница пышных форм и лёгкого нрава, чем, наверное, и очаровала парня. Она тоже пришлась ему по вкусу. И очень мило пунцовела, каждый раз, когда наследник вызывал её к себе, что бы та застелила его постель свежим бельём.
Кроме того, среди прислуги ходили устойчивые слухи, что к наследнику его телохранители уже несколько раз сопровождали незнакомых девок, а спустя некоторое время выпроваживали их вон из замка. А будущий барон был поклонником разнообразия, как оказалось…
Вся эта информация была импортирована мне в память напрямую, а не как видеоролики. Но, надо второй эпизод как следует обдумать. Что-то там меня беспокоит. Что-то я упускаю, наверное.
Давайте рассуждать. Отец Дадуин взялся помочь юной Мабли сохранить своё рабочее место. Чего он этим добился? Ну, помимо того, что получил совершенно бесплатный и регулярный доступ к молодому и упругому телу прелестницы. А добился он того, что девица, имеющая после памятной ночи на наследника огромный зуб, по прежнему остаётся в замке. Мало того, я думаю, что наследник продолжил оказывать ей повышенное внимание, и не только для того, чтобы её нежными девичьими прелестями всласть понаслаждаться, но и для получения извращённого удовольствия от моральных и физических страданий, причиняемых девушке. Эдакий, знаете ли любитель доминировать, подчинять и повелевать. Только маленький пока. И, скорее всего, по расчётам клирика, Мабли, обладающая стервозным и мстительным характером, рано или поздно должна была сорваться с резьбы. И результатом этого события должна была бы стать безвременная кончина наследника.
Наследник не умер, но исчез, что, в общем-то, одно и то же. Мабли осталась в стороне. Но, мне кажется, что свои изящные ручки она к этому приложила. Остаётся узнать, как всё действительно произошло. Это необходимо, чтобы представлять себе, чего следует опасаться после того, как я заявлю свои претензии на наследство.
Значит, мои первоначальные расплывчатые предположения начинают приобретать более чёткие очертания. В копилку ещё надо положить то, что я узнал ещё от Хефина, то есть мне вспомнились его слова о том, что баронесса больна, причём весьма серьёзно, а духовник, судя по всему, и не чешется. То есть, утешает, конечно, как же без этого. Но практических шагов к тому, что бы как-то бороться с таинственным недугом, не предпринимает.
А это говорит о том, что он, похоже, заинтересован и в её кончине. Как, впрочем, и в кончине наследника был,
