воду.
По обоим берегам Кудельки, на месте строительства, снега почти не было. Изрытая, перемешанная земля, а на ней — хмурые люди, встрепанные, усталые, сердитые, суетящиеся. И постороннему глазу было понятно, что дело у них не спорилось, и они от этого нервничали, перекрикивались и даже ругались. Стоящая на том и другом берегах техника не работала, но двигатели порыкивали на малых оборотах.
Хрисанф Мефодьевич снимал лыжи, думая поставить их у большой ободранной с комля лиственницы, когда к нему подошел человек средних лет в распахнутом черненом полушубке, с развевающимся по сторонам красным шарфом. Лицо у подошедшего было бурым от загара и ветра, точно его усердно и долго натирали наждачной бумагой. Савушкин подумал, что этих людей сильнее, чем его, дубит здесь воздух и солнце. Усмешка у человека в черненом полушубке была кривая, а взгляд приятный, теплый и удивленный. На смуглом лице синева глаз казалась почти небесной.
— Здравствуй, товарищ! — сказал подошедший. — Интересно тебе поглядеть, как мы тут в речушке этой барахтаемся?
— Может, и так, — отвечал весело Савушкин. Вы тут кем будете? Главным, поди, водокрутом?
— Почти. Я начальник подразделения подводников. — А имени и фамилии не назвал.
И Савушкин решил тоже не называть себя. Но то, что он местный охотник, признался.
— Ух ты! — хлопнул рукавицей о рукавицу начальник подводников. — Пару темненьких собольков я бы купил у вас!
— А светленьких не надо? — игриво спросил охотник.
— Да и таких можно, — не почувствовал розыгрыша подводник. — Только вот денег нет при себе…
— И хорошо! Я без мехов. И вообще — не торгую, — напустил на себя сумрачность Савушкин.
— Сознательный? — И взгляд синих глаз опять мягко прошелся по лицу Хрисанфа Мефодьевича.
— Как учили…
— Верно, — как-то устало сказал подводник и предложил охотнику присесть на пенек.
Однако Савушкин садиться не стал. Решил объяснить, почему захотелось ему прийти сюда, поглядеть на дела людей.
— Грохот у вас тут! Даже по ночам не смолкает, — заметил Савушкин.
— Эх, дорогой человек! — сокрушенно вздохнул подводник. — Моторов не глушим, сами не спим как следует… Прошли Обь, перешагнули без особых препятствий Васюган и Чаю, а вот на какой-то ничтожной Кудельке споткнулись. Лед ломкий, дробится, будто стекло. Не то что ледорез — человека-то не всегда выдерживает! Не речка — каленый орешек. Одни мы всю восьмисоткилометровую трассу держим. Упреки высокого начальства для нас — как подзатыльники. Краснеть надоело…
— Это что же за колбаса такая? — спросил Хрисанф Мефодьевич, показывая рукой на дюкер. — Как стрела. Или как будто ракета лежачая.
— Ради этой конструкции мы здесь и находимся! Дюкер! По нему под водой пойдет нефть. Дюкер надо на дно уложить, а у нас не получается, и мы мучаемся. Сначала урезы, траншеи не удавались, но кое-как с ними справились. Теперь майну… ну, искусственную полынью… очистить не можем: лед хрупкий. А майну требуется очистить быстро и так, чтобы ни льдинки в ней не было. Иначе протаскивать дюкер начнешь — поранишь обшивку. А такое нам допускать не положено.
— Значит, вся ваша загвоздка — в речке? — задумчиво спросил Савушкин.
— Конечно — в ней!
— Послушай-ка, парень, — стал говорить охотник, — Может, я что не так понимаю, но мне вот что кажется…
И замолчал на минуту — задумался. И эта минута показалась подводнику долгой, а у него, подводника, затеплилась какая-то надежда, возник интерес. Он и поторопил:
— Ну?
— Поди, не запряг, не нукай… Я эту Кудельку знаю — приходилось рыбачить тут раньше. Берега у нее больно топкие, как кисель…
— Поэтому мы и с урезами долго бились.
— А чего, и побьешься…
— На дне же — плотные глины. И много ила нанесено, — все более оживлялся в разговоре подводник.
— А когда ил в воде, тогда и лед непрочный, — заметил Савушкин. — И вам не машиной надо резать его, а долбить пешнями.
— Пешнями? — Синие глаза инженера стали выпуклые от удивления. — Да у нас — посмотрите — какая техника! И где я столько пешней возьму? Ведь каждая пешня — пара рабочих рук. А у меня — горсть людей и тысяча сил в машинах.
— Идите-ка вы в Юрты, позовите на помощь тамошних рыбаков. Заплатите им хорошо, и они вам полынью сачками очистят за милую душу.
Савушкин говорил это весело и уверенно. Инженер-подводник подумал, что-то прикинул и без лишних слов пошел с Хрисанфом Мефодьевичем в деревню.
И привалило к вечеру сюда двадцать рыбаков в розвальнях, с сачками и пешнями. А кони — как на подбор — гнедые. И Савушкин с ними был. Его по-настоящему захватил интерес, что получится из той простодушной подсказки, что дал он отчаявшемуся человеку видать, большому знатоку своего дела. И этот интерес грел душу Хрисанфа Мефодьевича.
Помнится Савушкину, как двое суток, без перерыва, лишь с короткими передышками, не выпускали они из рук пешни, сачки. На ходу пили кофе, ели горячие пирожки, что подвозили им на машине.
И снова была работа до пота, до мозолей и ломотья в пояснице. Во все стороны брызгал лед, искрился — особенно ночью, при свете огней. Гирляндами висели на столбах мощные лампочки. Шуршали сачки, стекала вода. Движения людей по обоим закрайкам льда были едиными и упорными.
А майна — четыреста метров в длину, и ширины немалой. Мороз подоспел вовремя, как по заказу, градусов под тридцать. Лед по краям выдерживал лошадей и людей.
Помнит Хрисанф Мефодьевич, как заблестела майна темной водой. Чистое зеркало, а над ним от мороза — туман. Начальник подразделения подводников бегал с просветленным, счастливым лицом. Надо было спешить, и все понимали это. Савушкин так вошел в роль советчика, что тоже бегал от берега к берегу, размахивая руками и выкрикивая слова в общем старании и гуле.
Рыбаки-юртинцы сделали свое дело, но возникло новое осложнение: нужна лебедка, чтобы протаскивать дюкер, а ее еще раньше угнали на
