class="p1">Сосед ухмыльнулся, щелчком отбросил коробок на столе.
— Струсил. Дважды, получается, струсил. Один раз, когда подумал, что не нагулялся перед свадьбой, всех девок не пощупал. А другой, когда побоялся грех на душу взять.
Снова залаяла собака. Дядя Юра закашлялся, затушил сигарету и, словно стесняясь своей откровенности, потянулся к окну. Отодвинув занавеску, глянул во двор. Сквозь прореху в серой туче вырвался луч солнца и на мгновение подсветил на лице старика все отжившие и так и не сбывшиеся надежды и чаяния.
«Вот так и я через несколько лет буду тонуть в море воспоминаний, а едва знакомый человек будет слушать мою историю и удивляться. А может, и равнодушно пожимать плечами». Время неумолимо, оно рассудит, расставит по местам, присыпет забвением и забудет.
Глава 12
Николай снова посмотрел на часы. Уже поздно, а в квартире не умолкают смех и громкие разговоры. К Соне неожиданно завалились ее знакомые. Теперь сидят, рассевшись на крохотной кухне, дымят сигаретами и, перекрикивая друг друга, обсуждают очередной проект. Особенно старается долговязый парень с собранными на макушке в хвостик, волосами, как будто все должны послушать только его. Еще две девушки, помимо Сони, доказывают обратное. И нет этому конца и края. Половины слов вообще не разобрать, профессиональный сленг вперемешку с языком, на котором изъясняется, порой, и его дочь. Всё шумно, резко, громко. Николай привык, что у него на работе если и возникают разногласия, то всё решается сосредоточенно и тихо, а здесь просто настоящая буря. Да и дома у него никогда таких беспокойных посиделок не водилось. Они оба быстро уставали от гостей и терпеливо ждали, когда смогут остаться втроем — он, Тамара и Лёлька.
Николай встал и прошелся по комнате. Черно-белые, мрачноватые пейзажи и нечеткие, размытые лица фотографий проследили за ним. В очертаниях далекого профиля незнакомой женщины ему опять померещились черты Тамары. Он внимательно вглядывался, но каждый раз вздыхал с облегчением, показалось. Соня никогда не интересовалась его женой. Как будто ее не существует. Не расспрашивала ревниво, хороша она собой или уже давно постарела, не просила показать ее фото, не любопытничала, как она переживает его уход. Казалось, ей всё равно, будто бы она знала всегда, что Николай будет с ней. Это данность, для которой не нужно предпринимать никаких усилий. Какое-то время, по недоразумению, они находились врозь, но потом встретились, и всё встало на свои места, как и должно быть.
Снова раздался взрыв хохота. В комнате явственно ощущался запах табачного дыма. Николай поморщился — Соня не курит, но волосы ее пропитаются ядом и на время перестанут пахнуть медом и лесными травами. А он так любит зарыться лицом в шелковистый водопад и раствориться в нежности к этой хрупкой, влюбленной в него, девочке.
Недавно заезжал к матери. Она не смогла дозвониться до Тамары, разволновалась и стала названивать ему и Лёльке. Внучка уклончиво ушла от ответа, пришлось объясняться самому.
— Как же так, Коленька? — хлопала глазами Ольга Ивановна.
Коленька краснел и понимал, не хватит у него слов, чтобы донести матери, что с ним происходит. И снова нужно доказывать, что это не блажь и не глупость. Вот так случилось! Будь у него выбор, не поехал бы на тот злосчастный корпоратив! И тут же обреченно думал: это ничего бы не изменило, он встретил бы Соню, не там, так в другом месте. Она его мир. Полный и всеобъемлющий. А разве можно убежать от целого мира?
Мама вырастила его одна. Она не стала сочинять ему сказки про исчезнувшего во льдах Антарктиды героического летчика-отца. Когда зареванный Коля прибежал со двора и, вытирая сопли и слезы, зло поинтересовался, почему это он безотцовщина, Ольга Ивановна отложила шитье и просто сказала:
— Семьи, сынок, разные бывают. Вот у нас такая: я для тебя и мать, и отец…
И он как-то сразу понял. Понял и принял этот факт. Больше к матери с вопросами не лез, а если кто из мальчишек во дворе и пытался его задеть, Коля с нажимом отвечал:
— Тебе, что за дело?
И смотрел исподлобья, сжимая кулаки. Особо к нему не приставали.
Ольга Ивановна всю жизнь проработала в ателье, швеей. Строчила заурядные заказы, стиснув губами булавки, поворачивала на свету безликие манекены, втыкая в них иголки, как будто это были куклы-вуду. Морщилась, глядя на серые или мышиные ткани, быстро и по-деловому обшивала чопорных дам. Все как одна они заказывали одинаковые костюмы и радовались, что ничем не выделяются из неприметной когорты мелких управительниц.
Продленки у Коли не было, и после уроков он прибегал к матери в ателье. Она давала ему бутерброд с маслом, посыпанным сахаром, и он жевал его, с любопытством глазея на невзрачных тетенек с взбитыми в колтун волосами и непременно в очках. Они послушно поворачивались, поднимали руки, терпели жалящие уколы булавок, а потом молча скрывались за грязно-зелеными шторами примерочной. Иногда казалось, что это тоже манекены, только ожившие на время.
Устав от безликих, обтянутых тканью, туловищ, он надувал шарик желтого цвета и пририсовывал фломастером глаза с длинными ресницами и треугольными бровями, а потом пытался привязывать эту импровизированную голову к металлическому штырю, торчащему на месте шеи. Шарики не держались. Они безвольно свешивались набок, как будто кто-то безжалостной рукой, как гусенку, свернул им хрупкую шею.
Узнав о Соне, мать сварливо поджала губы.
— И знать не хочу. Не обессудь. Ты — сын, хоть и неблагодарный, но сын. Тебя не выкинешь. А невестка у меня одна — Томочка. Других не приму.
Сказала, как отрубила. И Николай знал, почему. Он и не возражал. Да и как возразишь, если это Тамара брала на работе отпуск за свой счет, когда Ольгу Ивановну пришлось выхаживать после инфаркта. Тамара моталась с баночками куриного бульона сначала в больницу, а потом и домой. Она искала врачей, приглашала их для консультаций и настояла на опытной сиделке, которую сама же и контролировала. Николай тогда так растерялся, что почувствовал себя маленьким мальчиком. Несмотря на свою слабость и невысокий рост, мама всегда была для него монолитной глыбой, высившейся над ним. Она вечна, никогда никуда не исчезнет и всегда от всего защитит. Но тут глыба пошатнулась, а вместе с ней стал шатким и весь мир Николая. Тамара этот баланс восстановила. Ольга Ивановна с гордостью рассказывала о выходившей ее невестке, приписывая свое выздоровление удивительной способности Томы четко следовать плану. День за днем, шаг за шагом. Не стала она слушать и оправдания
