затем вовсе пропали. Дорога пошла вниз, и нам открылась долина, подобная той, где разместился Сеноклас, но значительно превосходившая её размерами.
Я заметила расположенную чуть поодаль громадину белоснежного дома. Попросила Вихру остановить машину, чтобы осмотреть его и сфотографировать. Вихра, предупредив, что во двор нас не пустят, съехала с основной дороги на едва приметную подъездную и затормозила метрах в пятнадцати от парадных ворот.
Трёхэтажный дом, оштукатуренный и покрытый красной черепицей, возвышался на пригорке. Вокруг него тянулась кирпичная ограда, распашные ворота были собраны из толстых металлических прутьев. С боков к дому подступал лесок, а за ним возвышались поросшие зелёными кустами холмы. Двор устилали каменные плиты, и отдельными оазисами виднелись участки земли с плодовыми деревьями. В центре двора красовался фонтан с фигурой какого-то морского божества. Задрав голову, оно приставило к губам массивную раковину, из которой прежде, надо полагать, лилась вода. Сейчас фонтан молчал. Да и сам двор, пусть ухоженный и чистенький, казался преданным забвению.
Раньше дом называли Гнездом стервятника, и у него была дурная слава. По словам Вихры, когда-то давно здесь стояла башня с узкими бойницами вместо окон, и в ней прятались контрабандисты всех мастей. Башню часто штурмовали, разрушали и отстраивали вновь. В более спокойные времена её купил Какой-то-там-бей – турок, владевший пахотными землями под Бориславцами. Он расширил окна, возвёл несколько хозяйственных пристроек, заодно отгородил двор каменной стеной и поселился тут, однако вскоре погиб.
– Гнездо стервятника… – зачарованно прошептала я.
– Да, – Вихра качнула головой. – То ли по прозвищу разбойника, который тут прятался и питался всякой падалью. То ли стервятники действительно свили на башне гнездо, хотя не очень верится.
Кем были хозяева дома после Какого-то-там-бея, Вихра не знала, но каждый из них добавлял к башне что-то своё, расширяя дом в пределах изначально обозначенного двора. В годы Второй мировой тут сидели немцы, а после них никто не сидел, и Гнездо пришло в запустение. Оно так и стояло почти полвека и могло развалиться, но лет двадцать назад его выкупили и отреставрировали. Новый владелец приезжал редко и, судя по всему, планировал перепродать дом, а потом там случилась какая-то неприятная история. Деталей Вихра не знала, но сюда вроде бы наведывалась полиция и говорила о группе пропавших людей, которые проникли в Гнездо и не выбрались, но это, наверное, лишь байка из тех, что на досуге сочиняют местные жители.
Хозяин перестал появляться. Теперь здесь посменно жили два сторожа из Бориславцев, и соваться внутрь, как бы мне того ни хотелось, Вихра не рекомендовала. Сказала, что сторожей хозяин выбрал вредных. Она говорила по-английски, и Богданчик её не понимал, но в целом разобрал, в чём дело, и, довольный, просунулся между прутьями ворот. Я позавидовала тому, какой он худенький и маленький. Вихра отчитала брата на болгарском – Богданчик мигом вылез обратно и больше проникнуть во двор не порывался.
Нужно было ехать дальше, но я ещё не встречала такой богатый родопский дом и постаралась разглядеть его получше. После рассказа Вихры поняла, что по центру, сразу за фонтаном, располагается та самая башня, где прятались контрабандисты, только её, конечно, облагородили, разбили на три этажа и, собственно, превратили в центральную часть особняка. По обе стороны от башни вытягивались трёхэтажные крылья, а к ним в свою очередь прислонялись дополнительные одно– и двухэтажные хозяйственные пристройки. Третий этаж по всему особняку выступал вперёд, и его выступ опирался на изогнутые подкосы, подведённые от стен второго этажа.
Бывшую башню, давно утратившую башенные черты, и крылья дома накрывала общая черепичная крыша – сложная, многоскатная, будто нарочно изломанная под естественные линии гор и этим напоминающая крыши калининградских вилл в Амалиенау, – а хозяйственные пристройки прятались под простенькими односкатными крышами.
Я бы с радостью заглянула в парадные окна Гнезда, лишь отчасти закрытые зелёными жалюзи, но вынужденно томилась за воротами. На металлических прутьях висела табличка «Частна собственост! Влизането забранено!», а на кирпичном столбе под латунной табличкой со скупой надписью «Архитектор Леон Дегуст» виднелась наклейка охранного предприятия «Роял Секюрити» с воинственным гербом и девизом «Сигурност и лоялност. Вашият добър избор», то есть «Безопасность и лояльность. Ваш хороший выбор». Не самый складный девиз, но связываться с теми, кто его выкрикивает, я бы не хотела.
У меня был опыт пренебрежения грозными табличками и лазанья через заборы, но я предпочла отступить и вернулась к машине. Напоследок обернулась и увидела, как на кирпичный столб сел упитанный щегол. Провожая нас, он покрутил красной мордочкой и упорхнул во двор. Везунчик. За ним, конечно, «Роял Секюрити» не приедет и вредный сторож гоняться не будет. Жаль, я не могла, подобно Боди Локу из «Лок и Ключи», превращаться в маленькую птичку! Я бы летала над этими чудными лесами и с безопасного расстояния наблюдала за приключениями охотников за сокровищами. Ведь никто не обидит крошечных вьюрка или синичку. А сериал мне понравился – чуть ли не единственный из тех, что показывал Гаммер. Надо будет посмотреть второй сезон, когда он выйдет.
В Бориславцах мы гуляли недолго. Слушали рассказ Вихры о том, что здесь было, а теперь пропало, вроде вантового моста, уводившего на правый берег Арды к очередным фракийским руинам. Там же, на правом берегу, лежали недоступные нам каменистые пляжи, и вскоре мы вернулись в Маджарово.
Я предложила прокатиться до пляжа на меандре под Кован Кая, и мы заскочили в дом Вихры за полотенцами. Купаться я не собиралась – месячные не очень-то к этому располагали, – но Настя заставила меня поддеть купальник. Уговорила Глеба взять плавки, раздобыла в хозяйском холодильнике шесть баночек колы и вообще суетилась больше всех, будто мы только за тем и приехали в Маджарово, чтобы валяться на солнышке.
По пути к меандру мы заехали полюбоваться природоохранным центром «Восточные Родопы», где работали Страхил и Станка. Спрятанный в лесочке у бетонного моста через Арду, он выглядел по-европейски опрятно, но в пандемию был закрыт. А ещё мы заехали к часовенке Света Петка Българска. Её построили в память о болгарских беженцах, проливших «море крови». Я понадеялась отыскать намёк на конкретное место, указанное Смирновым в головоломке, однако ничего подобного в пустующем мемориальном комплексе не обнаружила. Прочитала на выцветшем стенде, что в середине прошлого века здесь обустроили склеп, в котором и сейчас хранятся кости тех болгар, – убедилась, что «излучина дороги, залитая морями крови» лишь в целом указывает на Маджарово. Никакой конкретики. Или Смирнов спрятал сундук в склепе? Ну нет! Туда я бы не полезла даже за всеми сокровищами мира!
Дорога повела в глубь мнимого островка, заложила парочку петель и вывела на пляж, расположенный напротив того места, откуда мы этим утром фотографировали меандр и где рассматривали вход в заброшенную штольню.
– Утречко! – прокричал Богданчик, хотя день клонился к вечеру. Сорвал с себя шорты, майку и помчался по гальке к воде. – Хороший день для рыбалки! Хе-хей!
Судя по довольной улыбке Гаммера, Богданчик прокричал что-то геймерское. Радостный, он ворвался в реку и плюхнулся на мелководье. Гаммер и Вихра, раздевшись, последовали за ним. Настя постелила полотенце, разложила вещи, затем тоже отправилась купаться, а Глеб задержался возле машины. Ему позвонила мама, и, кажется, разговор у них был не самый приятный.
До нашего возвращения из орнитологической поездки остался один день. Мы поняли, что в изначально оговорённые сроки не уложимся, и сегодня утром Настя написала тёте Вике, что Оля, то есть я, настолько увлеклась наблюдением за птицами, что со слезами на глазах отказалась уезжать в Созополь, а Настя очаровала гида, и тот согласился совершенно бесплатно продлить наше пребывание в лагере юных орнитологов на три денька. Да, Насте довелось привычно очаровывать всех встречных-поперечных, а мне – умываться соплями и жалобно хныкать, но я не возмутилась. Главное, что тётя Вика разрешила нам задержаться, и мы с Гаммером сразу предупредили родителей. Глеб вроде бы и не предупреждал маму, но Татьяна Николаевна ему позвонила. Наверное, разозлилась, что он вообще не сказал ей о поездке в Родопы. Ну или там что-нибудь приключилось в Питере и полноценный переезд в Калининград опять отложился.
Оставив Глеба в покое, я разделась до купальника. К воде
