почему-то не выветривался. Нигде не было видно жены Гумия, т. е. школьной учительницы литературы Лявона Смуткевича. Зато квартира была наполнена всякими людьми, у которых, как это помнил Лявон, были странные друньские имена. Все эти комонии и прочее были одеты на удивление одинаково, как будто собрались на какой-то обряд и это тоже удивило Лявона. Впрочем, сказать одеты, наверное, было нельзя, так как из-за того, что внутренние одежды скрывали накидки ало-черные (черных верх, алый низ), а на головы накинуты капюшоны. Все они глухо разговаривали совершенно, не обращая внимание на появившегося среди них инспектора и Лявон прошел в зал обставленные очень торжественно в том смысле, что здесь были постелены красные пушистые ковры и ничего не было из мебели и прочего, что украшало обычный дом ничем, кроме своего собственного благополучия, не озабоченного человека. Но посреди зала стояло что-то вроде аналоя, на которой лежала раскрытая книга. Смуткевич подошел к аналою, никто ему не препятствовал. Он посмотрел название книги, это были «Легенды и были Друни» Карновского, книга была открыта на той главе, где рассказывалось о таинственном инспекторе. Она называлась «Проводник». Лявон читал книгу и этой главы там не помнил, ему стало интересно, и он начал читать, не замечая, что делает это вслух и все внимательно слушают его. Странным образом, то, что там было описано было похоже на все его собственные действия в последние несколько недель по расследованию загадочных убийств девушек. Правда все заканчивалось на том моменте, как они с Гумием идут к нему домой на собрание общества любителей местной истории. Смуткевич дочитав до этого места остановился и с непониманием уставился на лист бумаги, где явно еще оставалось пространство для написания еще чего-нибудь. И действительно, как будто водимые невидимой рукой начали появляться буквы, складывающиеся в слова и он прочитал, опять вслух причем, хотя никто его об этом и не просил: «И они набросились на него, схватили его, связали руки и повели в фургон, стоящий у черного входа в дом». Он дочитал и эти люди действительно набросились на него, он даже не успел выхватить пистолет, о котором знал Гумий, и тот перво наперво ловко подскочив к нему, ловко вынул пистолет. Лявону крепко связали руки, завязали глаза и повели. Они спустились по лестнице, со скрипом открылась дверь и его втолкнули вглубь какого-то тесного помещения, как он понял в закрытый со всех сторон кузов, какого-то фургона, где пахло сырой рыбой и шинами.
Он лежал в полной темноте, слышал как урчал мотор машины и как она подпрыгивала на ухабах. Их этого Смуткевич заключил, что они где-то уже за городом и едут не по шоссе, а по старой мощенной дороге, той, что ведет через лес. Ехали, по его ощущениям, около получаса, наконец машина остановилась. Хлопнула дверца, заскрипел гравий под ногами водителя и звякнул замок от кузовных дверей, где лежал плененный инспектор. Чьи-то сильные руки подхватили его и извлекли наружу. Здесь с глаз его сняли повязку, но рук не развязали.
Лявон увидел Гумия, который нагло, как ему показалось, улыбался, глядя на него. «Чего это он лыбится» — подумал Смуткевич, а в слух сказал:
— Развяжите меня!
— Еще чего. — Спокойно отверг его требование Столярчук и успокоил, — Вот придем на место, тогда и развяжем
— Убийцы! — в возмущении воскликнул Лявон и плюнул под ноги
— Да бросьте вы, не было никаких убийств. — С некоторой досадой сказал Гумий
— Это как так! — Изумился Лявон
— Все ваше воображение. Точнее вашего школьного товарища, Карновского. Вы же только недавно читали книгу и видели там главу, где описано ваша история точь-в-точь, как это может быть?
— Но прежде я ее не помню. — Засомневался Смуткевич
— Правильно, вы ее не помните, потому что из всех ваших подозрений относительно нас, верно только одно — мы действительно последние поклонники Друникене и беспрестанно молились ей и провели специальную церемонию, которая называется Поглощение, чтобы мир, придуманные, а он именно придуманный, Кастусем Карновским, воплотился. Церемония Поглощения часть ритуала Воплощения, она нужна для того, чтобы выявить Проводника, т. е. вас. Вы полностью восприняли мир Карновского как правдивый, в той его части, которая касается лично вас, поэтому и не помните главы в книге, вы просто ее проживаете в собственном уме. Для вас это стало реальностью. Лявон Смуткевич слушал Гумия внимательно. Он не верил ему, но слова Столярчука его смутили. Ему пока было нечего ответить, он поглядел по сторонам в поисках возможности бежать, однако Лявон был связан, а со всех сторон его окружали сообщники Гумия, общим числом пять. Наконец они начали свой путь вглубь леса и Лявон решил — будь что будет, главное добраться до места, где они приносят жертвы и там уж он найдет способ разобраться во всей этой ситуации. Они шли узкой тропой, друг за другом. Деревья тесно смыкались, оставляя малое расстояние между собой. Толстые стволы их были покрыты серой и коричневой корой, кроны находились высоко над землей в своей тяге к солнцу преодолевая большое расстояние вверх. Сложно было определить к какой породе они относятся, но их близость к тропе и к людям шедшим по ней, пугала, деревья казались живыми.
Сначала шли молча, но Гумий, как будто отмечая какие вешки или думая только одному ему известную мысль остановился и вместе с ним, как по команде все его спутники. И он, обращаясь к Лявону, сказал:
— Знаете кто он, Проводник?
— Нет, — замотал головой инспектор, уже проникаясь серьезностью ситуации и даже воспринимая свою роль всерьез
— Это просто человек, который смотрит
— Все смотрят. — Пожал плечами Лявон
— Это да, — усмехнулся Гумий. — Но не все видят одно и тоже, в этом суть. И в данном случае это часть ритуала — будет то, что увидит Проводник, т. е. вы
— Это так важно?
— Ну конечно! То, что увидите, то и будет, это один из элементов ритуала
Гумий продолжил движение по тропе. Лявона разбирало любопытство:
— А остальные элементы?
— Ну они также уже на пути в лес: жертва, жрец, свидетели и власть
Смуткевич ничего не понял из сказанного Гумием, но спрашивать больше ничего не стал. Он искал возможности освободиться, не подозревая даже, что свобода его уже близка. Наконец деревья расступились, открывая широкую поляну, посреди которой находился большой совершенно плоский камень. На камне стояли Кастусь и Адель. Руки Адельки лежали на шее Карновского, она пристально смотрела ему в глаза. По другую сторону поляны, из лесу вышли и в нерешительности остановились отец Анатолий и монах Казимир
