тебя. Хотя бы из благодарности мне ты выживешь, иначе все это было зря».
«Что ты такое говоришь, Тео, это мы выживем, и мы поженимся по-настоящему, помнишь?».
«Просто уходи. Ты не успеешь позвать на помощь. Беги, пока не приехало их подкрепление. Наверняка, они прочешут всю Бургундию, но отныне ты в безопасности».
«О чем вы так долго разговаривали?».
«Он сказал тебя предали. Мадлен. За деньги она рассказала, что тебя стоит искать со мной. Как я понял, о Пьере они, слава Богу, ничего не знают».
Я расплакалась. Так надрывно, что из горла вместо мелодичного плача выходил рык.
«Мне надо помолиться».
Я поцеловала его сначала в один глаз. Потом во второй. Потом в щеки. И, наконец, в губы. Встала и начала с медленных шагов, не чувствуя ног. Все мое тело болело, но не физически. Позади меня раздавалось:
«В руце Твоего превеликаго милосердия, о Боже мой, вручаю душу и тело мое, чувства и глаголы моя, дела моя и вся тела и души моея движения».
А потом я сорвалась на бег.
Укажи мне, Господи, пути Твои и научи меня стезям Твоим.
(Псалтирь 24:4)
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
ДИАНА
Стебли увядшего букета камелий обхватили женские, давно увядшие руки. Поток воды хлынул на деревянный пол кельи. Маргарита поморщилась — в нос ударил запах стухшей воды из-под цветов.
Она безжалостно бросила букет в чугунный бак и стряхнула с рук слизь, оставшуюся от стеблей, не скрывая своего отвращения. Подойдя к соседнему баку с мутной водой, она глянула на свое отражение. Поправила скуфью — шапочку, выпрямила края черного апостольника — платка, и отряхнула рясу — облачение монахинь. Надрывно вздохнула и направилась со двора в зал капитула — место, где совершались службы. Она вошла самая первая, как обычно.
«Какая я ответственная», — пронеслось в голове у Маргариты.
Когда утренняя служба закончилась, настоятельница произнесла уже набившие оскомину слова:
«Итак, сестры, если кому-то есть, что сказать, пусть говорит».
Монахини честно и открыто говорили о тех грехах, которые заметили за собой в течение дня. Маргарита не вслушивалась. Мимо нее проносились лишь обрывки фраз:
«Я согрешила, сестра…».
«Мы прощаем тебе этот грех, сегодня дольше обычного поработаешь в саду».
Казалось, фантазии настоятельницы храма не было конца: она могла бесконечно выдумывать наказания монашкам, так ни разу и не повторяясь — неделя за неделей.
«Сестра Маргарита, тебе есть что сказать?», — спросила настоятельница.
Прохладный ветер заставил женщину поежиться. Постепенно на синем небе стали появляться яркие звезды.
«Сестра!», — Маргарита вздрогнула и поспешно обернулась: это сестра Диана быстрым шагом, чуть ковыляя шла к ней.
«Вы меня напугали», — ответила Маргарита.
«Поговорите со мной, что-то грусть нашла».
«Прогуляемся к полям?».
«С удовольствием».
Взявшись под руки, они вышли за пределы монастыря.
«Знаете, когда я встречала свой первый рассвет здесь я была так поражена. Этот вид вдруг сжал до ничтожных размеров Париж. Как же здесь было необычно красиво. Впрочем, как и сейчас».
Диана пошатнулась, посмотрев на открывшуюся долину. Замерла, даже задержав дыхание.
«Либо я проклята, либо меня осенила редкая благодать».
Маргарита лишь засмеялась в ответ на этот монолог.
«Ты делаешь большие успехи и в запоминании молитв, и в истории православия».
«А еще меня любит настоятельница, и вообще я здесь всем нравлюсь!», — Диана хихикнула, что заставило Маргариту вновь улыбнуться.
«Берешься за любую пыльную работу, усердно молишься…», — Маргарита продолжила перечислят ее заслуги.
«Просто я пытаюсь забыться. Забыть свою прошлую жизнь. Отмолить свои грехи».
«И как? Получается?».
Диана с улыбкой на лице промолчала.
«Ты ведь здесь уже сколько? Три месяца?»
«Да, три с половиной».
«Помню, как ты пришла ночью. Мы все перепугались. Вся в крови, пыльная, заплаканная. Еле дышала от бега».
Лицо Дианы вдруг помрачнело.
«Помню, конечно. Или это был риторический вопрос?», — она толкнула Маргариту в бок. «Наконец-то, полиция нас оставила. И не только полиция. Кажется, можно вздохнуть спокойно и просто плыть по течению, не думая о завтрашнем дне».
«А это правильно. За тебя подумает Господь, ты главное живи по закону и молись беспрестанно. Тогда будет и не о чем беспокоиться».
Они прошли еще немного и остановились передохнуть.
«Диана, я с тобой поговорить хотела. Скоро привезут к нам девочек-сирот на обучение. Только ты не ругайся сразу…Что думаешь о том, чтобы ты обучила их своему мастерству?».
Спокойные глаза Дианы расширились от ужаса:
«Ты что!»
«А что? У девочек будет шанс увидеть жизнь! А за бетонными стенами храма, знаешь ли, мало чего разглядеть можно! Им же всего по 11–12, а им уже навязывают взять обет! У тебя была такая жизнь! Тебе была дана свобода, Лилит, тебе не понять».
Диана в страхе оглянулась по сторонам и заговорщически заговорила:
«Ты просто ничего не понимаешь! Судьба самых известных нимф, что называли сладостными Венерами одна: их физически или морально уродует ревнивый, деспотичный, аморальный любовник и больше, никому не нужной, она умирает в нищете и одиночестве. Моя клетка была просторнее твоей, но это все же клетка».
Маргарита уставилась на нее, прищурив глаза:
«Ты зря ожидаешь от меня понимания и сочувствия. Тебя точно не ждет та судьба, о которой ты говоришь, даже если ты снова вернешься в профессию. Вот только я не наставляю тебя соблазнять, я прошу учить искусству соблазнения. Знаешь каждой из этих девочек предстоит или остаться здесь в монастыре, не познав ни одной радости жизни, или выйти замуж за мужчину, чья страна победит в войне. Она родит детей, храня честь семьи, проведет молодость за вышиванием, кленя весь мир за то, что родилась девочкой, а когда придет время умирать она спросит: «Зачем было соблюдать все правила, если муки адские наверняка не могут быть ужаснее, чем эта никчемная жизнь».
Диана еще пару секунд смотрела на Марагариту теми же глазами, не верящими в происходящее, а потом разразилась смехом:
«Боже, прости Господи за упоминание Тебя в суе, но как же ты сказала эту последнюю фразу! Как там? Муки адские ужаснее этой жизни?».
«Я сказала: если муки адские наверняка не могут быть ужаснее, чем эта никчемная жизнь», — улыбаясь во весь рот проговорила Маргарита наставляющим тоном.
«Ох, я запишу это у себя в дневнике», — вытирая слезы сказала Диана.
«С такой фразочкой спрячь его далеко-далеко! И не дай Господь тебе подписать автора сей цитаты!».
По полю снова прокатился громогласный смех двух подруг».
Они же сказали: веруй в Господа Иисуса Христа, и спасешься ты и весь дом
