Тая, – что иногда отдавать так же приятно, как и брать. И что эти люди очень нуждаются в добром участии. Они меня приютили, хотя им самим тесно и голодно, и нужно быть благодарной. И что дома меня ждёт уютная комната, где много новых игрушек и красивых платьев.
– Тебе очень повезло, девочка, – сказала Летка.
– Я знаю, – прошептала Тая. – Я буду благодарна.
Когда все уселись, Виктория грустно вздохнула.
– Вези нас, пожалуйста, домой, Кристофер. Теперь можешь заходить на кухню в любое время. У меня всегда найдётся для тебя что-нибудь вкусненькое.
– Отлично, – обрадовался Кристофер, заводя мотор.
– Мамочка, не-е-ет, не домой, – встревожилась Тая. – Баба сказала, чтоб мы с тобой пошли на улицу Смелых к дяде в чёрной кепке.
Летка с Викторией переглянулись.
– Ты правильно запомнила, доча? – сама не своя спросила Виктория.
– Конечно. Мы с бабой выучили: если ты согласишься меня забрать, то сначала надо на улицу Смелых. Потому что баба тебе очень благодарна.
– Рука-то чесалась, мада! – воскликнула Летка. – Как она у меня чесалась!
…Прямая как стрела улица Смелых находилась через два квартала от кривой и петляющей улицы Сомнений. Оставив Кристофера, Виктория с Таей и Леткой вылезли из автомобиля и в одной из подворотен обнаружили парня в рабочей одежде. Он сидел на корточках, привалившись к забору и сдвинув на глаза чёрную кожаную кепку.
– Вот он! – взволнованно сказала Летка. – Эй, господин в чёрной кепке, не вас ли мы ищем?
Парень сдвинул кепку назад и оглядел компанию.
– Пароль?
– Брав! – наугад выпалила Летка, потому что на Викторию снова нашёл ступор.
– Сколько вас ждать? – Парень поднялся и походил, разминая затёкшие ноги, а потом извлёк из-за пазухи мятый конверт. – За три дня набежало шесть мурров. Уж будьте любезны, дамочки.
Виктория была в ужасе:
– Я всё… отдала… Нюше…
– Спокойно, мада! – воскликнула Летка. – Я с вами!
Из своего кошелька она отсчитала парню деньги и получила конверт.
Парень снова сел, прислонился к забору, сдвинув на глаза кепку, а Летка усадила Викторию на скамейку возле дома, вручила ей конверт, и они с Таей отошли в сторонку, чтобы не мешать.
Трясущимися руками Виктория надела очки. Читала она долго, с перерывами, во время которых сидела неподвижно, закрыв глаза. Летка, ни на секунду не отводившая от неё взгляд, видела, как Виктория пытается совладать с собой и справиться с болью.
Наконец Виктория сложила листок пополам, сняла очки и, закрыв лицо руками, принялась раскачиваться взад-вперёд.
– Мада… мадушка… – жалостно позвала Летка. Услышав её, Виктория отняла руки от залитого слезами лица. – Как вы? Что там?
Виктория подняла листок над головой и потрясла им.
– Вот им… Вот!
– В-вот им! – закричала Тая.
Они с Леткой бросились к Виктории, и все трое крепко обнялись.
– Вот им!
– В-вот им!
– Остальные возьмёте? – спросил парень и достал откуда-то тяжеленную пачку листовок, перевязанную шпагатом. – Такие же, про вашего Брава.
Летка высыпала ему в ладонь все деньги из кошелька, и, проехавшись по предместьям, они разбросали листовки из окна автомобиля.
Глава 5. Брав
1
Я пообещала ей, а потом требовала и придумывала испытания – только бы оттянуть ужасный миг проникновения. Но его не избежать, мне придётся идти в холодный зимний лес. Жизнь моя на исходе, и моя детка, моя Таечка, пропадёт, если я о ней не позабочусь.
Человек, который сидит у постели и держит меня за руку, пока я совершаю своё путешествие, слышит мой рассказ и знает, какие разрушительные для себя усилия я прилагаю.
Как только я произношу его имя, всё кружится перед глазами. Меня не пускают: толща времени давит, место – сплошной запрет, мне туда нельзя, но я прорвусь. Голова как в тисках, в ушах гудит, я упорно барахтаюсь в вязкой темноте, разгребаю её, и моя настойчивость вознаграждена: впереди брезжит свет. На свет! Я близко… Я уже там… Я здесь, в ненавистном лесу.
Зима ранняя, ночи промозглые, ветреные. Земля стынет, укрытая лёгким белым покрывалом, рядом бурлит невидимая река. День кончается, я боюсь, что могу опоздать. Снова зову его по имени:
– Брав!
Моё лицо горит, будто исхлёстанное голыми ветками, в горле так сухо, что моего голоса не слышно даже мне.
– Брав! Брав!
И я вижу его. Он идёт по лесу. Высокий, с ладной фигурой. Тёплая куртка, крепкие сапоги, малахай из лисы. За спиной ружьё и рюкзак. Ему лет двадцать. Почти мужчина. Красивый. Вокруг него безмолвие, странное молчание. Он… Понятно. Он глухой. Она предупреждала.
Из-за выпавшего снега довольно светло. Наклонившись, он подбирает мёртвую пичужку, потом ещё трёх, через несколько шагов – мёрзлую белку. Хмурится, разглядывая. Его намётанный глаз легко различает под тонким слоем снега тропинку вдоль широкого тёмного ручья, вытекающего из Железного леса. Он идёт по тропинке, изучая следы. Вода струится по чёрным корням, всё глубже обнажает их, тащит сор, кружит льдинки, хвою, мелкие ветки. Мелькнула, заваливаясь в воду, и пристала к другому берегу коряжка, на ней какое-то яркое пятно. Он перебирается в узком месте через ручей, снимает зацепившуюся за корягу… красную детскую варежку.
Он волнуется, напав на след, и долго бежит вдоль ручья, не пугаясь того, что уже давно идёт между железных деревьев. Мрачные чёрные великаны простёрли голые ветви к белёсому небу. Они страшат меня. Самое маленькое из них – в пять обхватов, они далеко отстоят друг от друга, и ничто не растёт под ними, земля здесь устлана толстым слоем красноватой хвои, покрытой снегом, подтаявшие пригорки похожи на багровые всполохи. Стремительно вечереет, валит густой снег. Он ушёл далеко в лес, нужно согреться, устроиться на ночлег. К счастью, в одном из деревьев огромное дупло, оно высоко над землёй, но он ловко взбирается на дерево с помощью верёвки, переброшенной им через сук.
Железные деревья – спасение для лесного зверя или путника, забредшего в эти стылые безлюдные места. В дупле сухо и тепло, как в натопленном доме. Он съедает сухарь, устраивается поудобнее и засыпает. Почему-то мне кажется, что ему снится его любимая. Возможно, из-за его усталой улыбки.
Он просыпается, и вдруг мимо дупла камнем сыплются… мёртвые птицы. Он осторожно выглядывает. Внизу, чуть поодаль, спиной к нему стоит женщина в длинной юбке и чёрном расстёгнутом полушубке, босая, с непокрытой головой – распущенные тёмные волосы свисают ниже пояса. На санках, которые она привезла, сидит ребёнок, совсем маленький, не старше двух лет, укутанный в пуховую шаль, в зелёной вязаной шапочке и таких же варежках. Мальчик. У него застывшее бледное личико, и
