за тебя.
– Рада, что ты так думаешь, – проговорила она, прижавшись щекой к его груди. – Я много страдала в те месяцы. Было бы куда проще, если бы ты… – Цицерон на суде не стал вдаваться в подробности, и Корнелия не хотела делать этого сейчас. – Все было бы куда проще, если бы ты поступил… так, как требовал Сулла. И все же ты… не покинул меня. Самое меньшее, что я могу для тебя сделать, это быть лучшей женой, прямо здесь, – она перевернулась на смятых простынях и погладила его голой ногой, – лучшей женой всегда и везде. Судьи считают, что ты хуже Цицерона, но это всего лишь их мнение. Ты и только ты, муж мой, можешь доказать, правы они или нет. Думаю, они ошибаются. У тебя есть то, чего они не учли.
Цезарь с любопытством посмотрел на нее:
– Да? И что же?
Она подняла глаза.
– Ты вовсе не плох и не косноязычен, – уверенно сказала она. – Ты притворялся.
Цезарь молчал.
Внезапно Корнелия тоже умолкла. Она знала, что затронула чувствительную струну – именно в этом и состояла хитрость мужа, – и боялась, что Цезарь рассердится на нее, разгадавшую его замысел.
– Да, я притворялся. Я выступал хуже, чем умею, – наконец признался он. – Как ты думаешь, кто-нибудь еще раскусил меня?
– Твоя мать что-то подозревает, но никому не скажет. Сестры ничего не заметили. Они расстроены твоим сегодняшним провалом, хотя и рады, что судьи выбрали тебя, несмотря ни на что. Думаю, дядя тоже не догадался: Котта тебя недооценивает. Как и судьи.
Цезарь внимательно прислушивался к ее словам. Корнелия все подметила. Он всегда считал свою жену умной, но не переставал поражаться ее проницательности.
Корнелия заговорила снова:
– Ты можешь их удивить, и ты их удивишь. Они ожидают слабой речи, но все будет по-другому. Я знаю, ты хорошо подготовился, и знаю, что им станет не по себе. Это меня тревожит, потому что… – Корнелия умолкла и еще теснее прижалась своим маленьким стройным телом к мускулистому торсу мужа. – Почему ты боишься удивить их? Было бы хорошо сбить с них спесь.
Она едва заметно покачала головой, но, зная жену как свои пять пальцев, Цезарь уловил это движение и понял, что оно значит.
– Потому что страх заставит их снова вынести тебе смертный приговор, – сама объяснила она. – Но на этот раз приговор вынесут втайне и без законных оснований: поручат кому-нибудь из наемных убийц зарезать тебя на темной улице.
Цезарь задумался.
Они лежали, слушая, как бьются их сердца, и долго хранили молчание, которое обоим показалось кратким.
Цезарь несколько раз моргнул. Лабиен говорил правду: все, кто пытался что-либо изменить, были мертвы. Любой иск против сенатора-оптимата приводил к кровавой развязке для обвинителя, выполнявшего свою работу на совесть. Долабелла был представителем старого мира, где горстка богатейших сенаторов держала в своих лапах все и вся, помыкая обедневшим плебсом, притесняя не имевших римского гражданства италийцев, которые больше не были хозяевами своих земель, и провинциалов, бессчетное число раз убеждавшихся в том, что римские суды не наказывают провинившихся наместников. Но все должно быть иначе. Если Рим желает процветать и в будущем, он должен полностью измениться, а для этого надо навсегда искоренить продажность.
– Ты действительно веришь, что я смогу все исправить и удивить судей?
– Да, – шепнула она так, будто жалела, что обнадежила мужа.
Еще некоторое время оба молчали.
– Как мне услужить своему супругу? – спросила наконец Корнелия, пытаясь отвлечь Цезаря, чтобы он перестал размышлять о том, как удивить своих противников: она считала, что победа на суде грозит опасностью. Больше всего ей хотелось, чтобы муж проиграл дело. Это было залогом спасения.
– Может, хочешь еще разок?
– Хочу, – подтвердила она, задвинув поглубже мысли о том, что лучше для мужа – выиграть или проиграть дело.
Цезарь принялся гладить Корнелию, начав с ног. Он не спешил. Ощущать пальцами ее нежную кожу доставляло ему огромное наслаждение. Его рука поднялась выше. Корнелия закрыла глаза. Цезарь ласкал жену, улыбаясь, но Корнелия не замечала его улыбки. Он перешел к бедрам. Нет, он не был скверным оратором. Корнелия говорила правду: он притворялся. И он достиг своей цели: его кандидатуру одобрил продажный суд, который искал худшего из возможных обвинителей. Цезарь снова вспомнил слова, сказанные Марием много лет назад в таверне, после драки на Марсовом поле: «Ты можешь притворяться трусом и не быть им, можешь притворяться бестолковым и не быть им. Важно одно: окончательная победа. Пусть тебя называют трусом. Не вступай в бой, пока не будешь уверен в победе. Впоследствии будут помнить только одно: кто победил. Все, что было раньше, стирается из памяти. Запомни, мальчик, и больше не лезь в драку, если не можешь победить».
Он последовал дядиному совету, и у него получилось. Он лишь прикидывался слабым.
Его пальцы проникли между ног Корнелии. Та вздрогнула, не шевельнувшись, – и впустила его руку. Преданная, уверенная, влюбленная.
Цезарь помнил слова Мария и готов был поступать именно так, но не понимал совета Цицерона, данного под конец divinatio: как можно быть защитником по делу, в котором тебя назначили обвинителем?
Детородный орган Цезаря поднялся. Корнелия дышала тяжело и прерывисто.
Есть и другие, более срочные дела.
Цезарь осторожно забрался на прекрасное тело супруги.
Domus Гнея Корнелия Долабеллы
В тот же час
Две рабыни лежали у его ног. Покорные, неподвижные. Они боялись, что хозяин проснется и снова начнет пороть их хлыстом. Уже с давних пор их господин получал удовольствие только таким способом. У одной девушки кровоточила спина, но она сдерживала стоны.
Огромный живот Долабеллы вздымался горой. Он не спал, он просто решил отдышаться. Двигаться с возрастом становилось все тяжелее. Даже удары плетью утомляли его. Но он был счастлив. Divinatio прошла замечательно. По крайней мере, на первый взгляд. Его защитники порвут в лоскуты этого дурачка Юлия Цезаря. Но что делать с дерзким племянником Гая Мария после суда? Возможно, желание Суллы убрать его наконец-то исполнится.
Он улыбнулся. Эта мысль ему нравилась.
Внезапно в голову закралось сомнение: вдруг неоднократные предупреждения Суллы насчет того, что молодой Юлий Цезарь опасен, окажутся верными? Этот мальчик выглядел в базилике таким неопытным, но в прошлом он много раз проявлял недюжинную отвагу. Нет, по правде сказать, Долабеллу вовсе не успокаивал исход divinatio. Он чувствовал себя неуютно. Нужно было выпустить пар. Как-нибудь разрядиться.
Он приподнялся.
Рабыни затрепетали.
Domus Юлиев
Полчаса спустя
Юлий Цезарь склоняется над женой, задыхаясь от наслаждения. Корнелия крепко обнимает его, чувствуя, как он взрывается внутри ее, хочет что-то
