и он к нему. Адам — рационалист, Ева же иррациональна. Адам ко всему пытается приложить законы логики, у Евы же своя неподражаемая логика. Для Адама характерно абстрактное мышление, для Евы же конкретное, предметное. Адам любит повитать в небесах, Ева же вся на земле. Адам — классический мыслитель, Ева мыслит весьма нестандартно, поэтому Лобачевский и Эйнштейн в ее вкусе. Я думаю, что у этих двух гениев в крови было довольно много женских гормонов. Адам понимает, что чувства и рацио разные вещи, Ева же не отделяет одно от другого. Адам думает головой, Ева может думать чем угодно. При равных, как говорится, стартовых возможностях мужчина скорей раскроет свой талант, чем женщина. Женщина в отличие от мужчины не столь амбициозна. Мужчина может часами, неделями, сутками валяться на диване или лужайке и ждать, когда на него снизойдет вдохновение, когда же наконец капризная муза посетит его. Женщина себе подобного откровенного лодырничества себе позволить не может. Нет вдохновения — и не надо. Поскольку она в постоянной борьбе, кругом конкурентки, ей нужно поддерживать форму, чтобы мужчина не предпочел другую. Для Адама важно ЧТО и КАК, то есть предмет, о котором он рассуждает и методы его исследования. Для Евы же КТО, ей нужна личность. Если она что-то начинает вещать, то это истина в последней инстанции, если же это делает соперница, то для нее это сущий бред, даже если та излагает абсолютные истины. Если человек, симпатичный ей, начинает нести галиматью, для нее всё равно он Кант и Гегель вместе взятые; в дураке она будет видеть мудреца. Если же это человек, неприятный ей, пусть даже он говорит самые мудрые вещи, для себя она уже заранее решает, что он полный идиот и кретин. И с этой позиции ее не стянешь никаким буксиром.
— Знаешь, дорогой, а твой спич был настоящим гимном женщине, — произнесла Мари, как только Учитель замолчал.
— Вон оно как, Мари! А я всё время ожидал, когда в мою голову полетит какой-нибудь столовый прибор или на нее обрушится свободный стул.
— Но если всё так, как ты расписал, то в женщине больше всего божественности, неземного света. Мыслительные операции, рацио — это примитивные проявления человеческого духа, то, что может выполнять и машина, и автомат, и более низшее животное существо. Давай посмотрим, что будет дальше! А дальше мыслителей-мужчин заменят машины, которые будут всё это делать гораздо лучше, чем они. И физиология позволяет вполне обойтись без мужчин, что мы сплошь и рядом видим в живой природе. Мужчины — это тупиковая ветвь.
— Ну, Мари, это песня знакомая. Особенно ее любят петь феминистки. А придумали они эту песню в целях самовосхваления. Им мало того, что мужчины посвятили им горы стихов и песен. Всё в мироздании есть единство противоположностей. Это основополагающий закон бытия. Что же касается философии, то это не логика и не рацио. Хотя без того и другого она невозможна. Поэтому никакая машина не заменит философа.
— А философия — это прежде всего образ жизни, — выкрикнул Иоганн, будучи уверенным, что он это сделал весьма кстати.
— Молодчина, юноша! А еще это талант, вдохновение и случай. То есть тебе должно еще и повезти.
— И всем этим, конечно же, в большей мере наделены мужчины, — сказала Мари.
— Ну, вот уж и нет, Мари! Этого в достатке может быть и у женщин. Этим Бог в равной степени наделил обе половины. Но сама природа, предназначение женщин делает для них более важными другие качества. А природу еще никому не удалось обмануть.
15
Оказалось, что в обязанности Иоганна входило не только чтение мудреных книг, беседы с Учителем и вечерние прогулки, но и походы на базар за продуктами, когда Грэта брала себе выходной и даже готовка таких несложных блюд, как глазунья и жареный хлеб.
И хотя это лишь с большой натяжкой можно было отнести к философской подготовке, Иоганн нисколько этим не тяготился. Он даже был доволен лишней возможности выйти в город. Он не мог отказать себе в возможности расширить круг новых знакомых, и почти с каждым выходом его в город этот круг становился шире, как от камня, брошенного в воду. Тем паче, что эти вылазки были и не так уж и часты: Грэта довольно редко брала выходные, относясь с исключительной серьезностью к своим обязанностям. Во время очередного выхода в город, когда он уже возвращался с рынка с полной корзиной, его окликнул какой-то незнакомец.
— Погодите! Вы не слишком торопитесь? — обратился он к Иоганну.
Незнакомец был старше Иоганна, выше и крупнее. У него были смолисто черные длинные волоса, которые красивыми волнами струились вокруг шеи, такие же черные пронзительные глаза и смуглый, как у цыгана, цвет кожи. К тому же он носил аккуратно подстриженную бородку, которая на концах завивалась колечками. Молодой человек был строен и довольно хорош собой. И сюртук у него явно был от модного портного. Иоганн пожал плечами и улыбнулся:
— Вообщем-то не слишком! У меня еще есть свободное время.
— В таком случае не могли бы мы немножко посидеть в кафешке и поболтать? — спросил незнакомец. — Признаюсь вам, что для меня этот разговор очень важен. Вы просто не можете мне отказать.
«Да что же за такое? Что за фокусы? — недоверчиво подумал Иоганн. — Кому в этом городке может быть важен разговор со мной? Кто я такой? Но я, кажется, его где-то уже видел. Но где же? Да, конечно же!» Это был тот самый молодой человек, который так яростно набивался с визитом к Учителю, когда они в первый день приезда Иоганна ужинали в ближайшем трактирчике.
— Собственно, я, — нерешительно начал Иоганн и замолчал.
— Нет! Не беспокойтесь! Конечно же, плату за наш скромный обед я беру на себя. Поверьте, я нисколько не стеснен в средствах.
«Ну, и неплохо! И очень даже кстати! — обрадовался Иоганн. — Это же не я набиваюсь на обед». Отец нерегулярно высылал ему некоторую сумму на карманные расходы, считая, что молодой человек должен экономить во всем. Этих денег лишь едва-едва хватало на покупку самых необходимых вещей, без которых Иоганн не смог бы обойтись.
Они завернули в кафе, в котором кроме трех посетителей, никого не было, и заняли самый дальний столик, откуда, если тихо говорить, их вряд ли кто-то мог бы услышать. Иоганн не мучил себя догадками. Зачем? Вскоре всё раскроется и так. Не нужно торопить того, что должно произойти помимо нашей воли.
— Моё имя Карл! — представился незнакомец,
