матери. Не стало, не стало, не стало. А сапожки — вот они.
И — не выдержал. Сорвался с нарезки. Он выпил все, что сохранилось в домашнем баре. Сохранилось чуть-чуть…
Отец коллекционировал коньяки, регулярно наведываясь в питерский дегустационный зал «Нектар», где за четвертак можно было обрести подлинный «Камю-селебрасьон», а всякие «Принц Шабо», «Шатель», «Бисквит» — и вовсе за пятнашку. Уникальное заведение. Отец сам привел Артема в «Нектар» на шестнадцатилетие: «Учись, как надо. Пиво у ларька тайком хлестать на большой перемене и портвейн под партой разливать по стаканам — большого ума не надо. — Пиво? Портвейн? Па! — Честные глаза — первый признак вранья».
Впоследствии Артем привадил к «Нектару» почти всех своих. Групповой выезд в Питер! Сначала — «Зенит», потом — «Нектар». Гарантия искристого настроения и никакой пьяной дури.
«Нектар» прикрыли тогда же, весной 1985-го. Вернее, перепрофилировали: соки-воды. Пик антиалкогольного рвения, санкционированного сверху.
Высочайший трезвенный кретинизм, увы, распространился не только и не столько на «Нектар».
Свадьба-застолье без водки — куда ни шло, но похороны-поминки?!
Удалось через ОРС, то бишь городской отдел рабочего снабжения, выцыганить пол-ящика «Кубанской» (со ссылкой на Гомозуна-старшего).
Что такое десять бутылок?! Кошкины слезы!
Правда, народу на поминках было — раз-два и обчелся. Из своих вообще никого. Считать ли Е.Е.Е. своим? Отчасти.
…Евгений Емельянович Егорычев оказался единственным из более-менее знакомых. Ранее вместе с батей главенствовали. То ли второй зам, то ли первый пом. В общем, значительное лицо. У них там в коридорах власти у каждого лицо значительное, даже если он в тех коридорах — коридорным. Е.Е.Е точно не коридорный. Подробней — Артему всегда было до фени. Сослуживец бати, тоже красноярский, зачастую наведывался в дом, запирались в кабинете с батей («Маша! Нам с Емельянычем кофе. И не мешать… — А ужин? — Сказал, не мешать! Вы с Артемом садитесь, не ждите… Ну, извини. Ну, сделай нам бутербродов каких-нибудь. — А горячее? — Ма-ша!») — судьбу Отечества на уровне города решали. Мать недолюбливала Е.Е.Е., но деликатно: визиты по служебным делам в канун ужина — не самая веская причина для ярко и громко выраженной демонстрации: нашел время! На службе не наговорились?!
Должное Егорычеву отдать надо — нашел время подоспеть к… последнему ужину, поминальному. Более никто из оравы прежних иссскренних друзей по работе. Семья Токмаревых после суда над батей — отверженные. А Е.Е.Е. пришел. Даже произнес нечто прочувствованное: «Маша не мыслила себя без Дмитрия Алексеича… Теперь они снова вместе…» Даже по-мужски, скорбно, обнял Токмарева-младшего и вполголоса приободрил: «Зайди… потом… Или позвони. Придумаем для тебя что-то подобающее… соответствующее…» (Артем машинально и тоже вполголоса послал его на х-х-х… Нашел время, Е.Е.Е.! И тот понял. Так и отреагировал: «Понимаю тебя…»)
…В общем, из своих, из поколенчески своих — только Марик Юдин, растерянно хлопающий густыми-длинными, будто накладными, но природными ресницами:
— Арт! Мои, понимаешь, в Москве. Я все думал — сообщать им, не сообщать? Ну и… Все так внезапно, Арт…
— Спасибо, Марик. О чем ты, Марик? Спасибо.
Остальные сверстники — кто не поспел из Питера, кому не дозвонились, кто прикинулся неоповещенным. Понятно, сентябрь — первые институтские учебные дни, а то и затянувшаяся производственная практика на турнепсе. Ни Гомозуна, ни Генки Чепика, ни Катюхи (институт культуры, Лесгафта, «Муха»). И за столом — все больше лица, знакомые смутно.
Да не вглядывался он в лица!
Организационные хлопоты взяли на себя три старушки, Артему вообще неизвестные. И водку-то за столом пили несколько боязливо, памятуя о высочайшем запрете, — одну рюмку… все, спасибо, нельзя!.. Как бы чего…
Но странное дело! Пол-ящика «Кубанской» — как испарились! Вместе с бутылками. Артем, впоследствии разгребая постпоминальный бардак, лишь три пустые поллитровки нашел. Однако впоследствии — додумывая: мародеры-голодушники! нельзя, но очень хочется… потом, не здесь, дома… а отсюда вообще надо бы побыстрей… нехорошая квартира… Дмитрий-то Алексеич, а?!..
Весь гастрономический печальный ритуал занял от силы час, ну полтора. И — разбежались. Ан водка кончилась (кончилась?) еще раньше, в первые двадцать минут.
И — коньячная коллекция ушла на поминальный стол.
Сохранилось чуть-чуть…
Чуть-чуть — это початый «Мартель-V.S.O.P». Артем пил выдержанный деликатесный коньяк стаканом — если не как воду, то как кисель: не залпом, но крупными тягучими глотками. Не косел, а трезвел и трезвел — ему так казалось. И когда «Мартель» кончился, Артем направился в ближайшую точку — к винно-водочной «Прибалтике».
Естественно, магазин уже минут пятнадцать как закрылся, но Артем колотил и колотил: пришла беда — отворяй ворота! «Хмелеуборочная» не сгрябчила его по счастливой (несчастной?) случайности. А ворота отворила Наталья.
Работала она в «Прибалтике», работала продавцом. Пару раз Артем брал у нее пивка. Еще внимание обратил — а ничо девочка! Но флиртовать у прилавка — дурное занятие, да и не умел он флиртовать, мал и неопытен, рефлексии: вдруг она подумает, что он из-за лишней бутылки дурочку охмуряет…
В тот памятный вечер он не охмурял, он — за лишней бутылкой! С присущей всякому вдребезги пьяному сосредоточенностью произнес: «Водки!»
Потом пил — винтом из горла, не отходя от… кассы. Потом развезло в хлам.
Потом девочка (а ничо девочка!) волокла Токмарева-младшего до Сибирской (благо рядышком). А он блажил в полный голос:
— Я их всех!.. Всех!.. Я их!.. И-и-иэх!
— Да, мой хороший… Конечно, мой хороший… Ты их всех, всех! Только не сегодня, хорошо? Завтра, договорились? А сейчас — домой, домой. Ба-а-аиньки… Где живешь, а? Подумай, вспомни! Ты же сильный, ты умный. Где?
Гм-гм. А поутру они проснулись…
Вот ведь! Не охмурял! За лишней бутылкой пришел!
И стала Наталья Токмаревой. Собственно, ничего подобного от Артема она не добивалась. Сам так решил.
В минуты редких семейных свар и последующего кратковременного «неразговаривания» Артем бередил прошлое, ковырял подсознание: зна-а-ала она тогда, что он — Токмарев! не могла не знать, всем и каждому в Бору известна фамилия Токмарев (и все, с ней, с фамилией, связанное)! дурочкой прикинулась сердобольной-бескорыстной, дефицитной водки не пожалела, до квартиры довела! ага, до квартиры! ха-а-арошая у Токмаревых квартира! и она теперь — здесь.
Но свары в семье Токмарева были действительно редки, а периоды «неразговаривания» действительно кратковременны. И в том и в другом — заслуга Натальи: всегда первой шла на примирение, даже в ущерб собственному самолюбию. Может, искреннее чувство? Может…
Что может, то может.
Артем однозначно не определил за десять (двенадцать!) лет — искреннее или просто хорошо сыгранное? Общая постель у них была отнюдь не местом отбывания рутинного долга, не… не в тягость,
