фракции рейхстага по проблемам военно-морского флота. Носке стал ответственным за военную сферу и в этом качестве должен был принимать ответственные политические решения сразу после своего вступления в должность.
После создания правительства, целиком состоящего из членов социал-демократической партии большинства и назначения Носке, исполнительная власть существенным образом сдвинулась вправо. У части берлинского пролетариата рождественские бои вызвали не менее явное полевение. В глазах многих рабочих введение войск подтверждало заявления группы «Спартак» о том, что социал-демократические народные уполномоченные перешли на сторону контрреволюции. Похороны павших матросов стали массовым политическим митингом радикальных сил пролетариата Берлина.
Плакаты ясно свидетельствовали о том, кого демонстранты считали виновными в развязывании противостояния за Городской замок и Марсталь: «Мы обвиняем в смерти матросов Эберта, Ландсберга и Шейдемана!»{48}
Через два дня после распада правительственной коалиции в Берлине начался учредительный съезд Коммунистической партии Германии. Эта партия сформировалась из двух различных политических движений: во-первых, из группы «Спартак», составлявшей ранее радикальное левое крыло НСДПГ, и, во-вторых, из представителей «Интернациональных коммунистов Германии», вышедших из леворадикальных кругов Гамбурга и Бремена, связанных через Карла Радека, большевистского эксперта по Германии, с Лениным. Радек, с 19 декабря нелегально находившийся в Берлине в качестве представителя советского руководства, был в числе тех, кто склонил интернациональных коммунистов к объединению со «спартаковцами». Вождям «спартаковцев» — Карлу Либкнехту, Розе Люксембург и Лео Иогихесу — отделение от НСДПГ далось нелегко. Однако после неудачной попытки склонить товарищей по партии выйти из состава Совета народных уполномоченных и провозгласить лозунг «Вся власть советам!», предпринятой 15 декабря на общем собрании берлинских независимых социал-демократов, сомнения в отношении образования самостоятельной партии практически исчезли.
Большинство делегатов учредительного съезда КПГ были квалифицированными рабочими и интеллектуалами, прежде всего это относилось к молодому поколению, и этот социально-возрастной состав был характерен для новой партии в целом. Сторонники КПГ в большинстве своем были тесно связаны с социал-демократической традицией, однако наряду с этим среди них были люди, пришедшие в политику только благодаря революции, что прежде всего было характерно для Берлина. Они особенно близко воспринимали радикальноутопические настроения, характеризовавшие партийный съезд. Руководители партии, прошедшие школу марксизма, мало что могли противопоставить этой тенденции. Карл Либкнехт, охотно шагавший нога в ногу вместе с «массами», вообще к этому не стремился. Только Роза Люксембург дала отпор ультралевым силам. «Я убеждена, — призывала она галдевших делегатов, — что вы сами хотите умерить свой радикализм, чтобы можно было действовать удобнее и проще. Это доказывают в особенности ваши призывы “голосуй быстрее”».
Роза Люксембург смогла настоять на внесение в программу партии следующих слов: «Союз “Спартака” возьмет на себя власть только в результате ясной и однозначной воли большинства пролетарских масс Германии и никак иначе, чем на основании сознательного согласия масс со взглядами, целями и методами борьбы союза “Спартака”». Однако на практике на партийном съезде царил «дух фанатического утопизма», как написал позднее в своей «Истории Германской республики», изданной в 1935 г., историк Артур Розенберг, сам бывший до 1927 г. членом КПГ. Это выразилось прежде всего в позиции по важнейшему спорному вопросу: выборам в Национальное собрание. Несмотря на приверженность системе советов, партийные лидеры выступили за участие в этих выборах, усматривая в них средство обучения и воспитания масс. Однако делегаты съезда 62 голосами против 23 согласились с предложением о бойкоте выборов конституанты, внесенным Отто Рюле из Пирны.
Розенберг замечает, что такое решение стало «косвенным призывом к авантюрам путчистского толка», что не имело ничего общего с программой Розы Люксембург. Однако и Люксембург, и Либкнехт подчинились решению большинства и стали, таким образом, заложниками движения, которое они из лучших побуждений считали выражением аполитичного радикализма. «Революционные старосты», представители высококвалифицированных рабочих, воздержались от вхождения в новую партию прежде всего из-за доктринерского антипарламентаризма КПГ. Коммунисты, казалось, избрали наилучший путь к тому, чтобы превратиться в секту, оторванную от рабочих масс{49}.
4 января 1919 г. произошло событие, давшее толчок так называемому «восстанию “Спартака”»: прусский министр-президент Хирш оправил в отставку полицай-президента Берлина Эмиля Эйхгорна, принадлежавшего к левому крылу НСДПГ. После того как за день до этого ушли в отставку представители независимых в прусском правительстве, последовавшие примеру трех народных уполномоченных от НСДПГ, Хирш поначалу попытался склонить Эйхгорна к добровольному уходу. Однако тот не был готов к такому шагу и был отправлен в отставку. Учитывая роль Эйхгорна в рождественских боях, это увольнение запоздало. Ни одно правительство не может доверить столичную полицию человеку, лично участвовавшему в попытке свержения этого правительства.
Радикальные левые смотрели на дело иначе, восприняв отстранение Эйхгорна от должности как намеренную провокацию. Еще вечером 4 января руководство берлинской организации НСДПГ совместно с «революционными старостами» решило провести на следующий день демонстрацию протеста против отстранения Эйхгорна. Соответствующее воззвание подписали также члены Центрального комитета КПГ. Демонстрация 5 января намного превзошла ожидания организаторов как по числу участников, так и по их боевому настрою. Однако в тот же день события вышли из-под контроля. Пока революционные старосты, члены берлинского отделения НСДПГ и руководства коммунистической партии еще совещались в здании Берлинского полицай-президиума о дальнейших шагах, вооруженные демонстранты заняли типографию газет «Форвартс» и «Берлинер Тагеблатт», а также здания издательств Моссе, Шерля и Ульштейна, типографию Бюксенштайна и телеграфное бюро Вольфа.
Во время обсуждения ситуации в полицай-президиуме как гром среди ясного неба прозвучало сообщение командира Народной морской дивизии Дорренбаха, как выяснилось совсем скоро — ложное, что не только его подразделение, но и все берлинские войска выступают в поддержку «революционных старост» и готовы к вооруженному свержению правительства Эберта — Шейдемана. На основании этого и некоторых других также ложных сообщений о том, что у протестующих теперь была вооруженная поддержка, Карл Либкнехт заявил в конце концов, что «при таком положении вещей должен быть не только отражен удар, нацеленный против Эйхгорна, но и возможно, и безусловно необходимо осуществить свержение правительства Эберта— Шейдемана». Несмотря на протесты Рихарда Мюллера и Эрнста Доймига, большинство собравшихся выступило за удержание захваченных зданий, за призыв берлинских рабочих к генеральной стачке и продолжение борьбы с правительством до победного конца{50}.
Январское восстание части берлинских рабочих с самого его начала никто не возглавлял. Центральный комитет КПГ не планировал свержение правительства, скорее, к нему призывали сторонники «революционных старост» и коммунистов, причем первые были куда многочисленнее. Однако после того, как были захвачены здания редакций газет и типографии и восставшие преступили черту применения насилия, ни одна из революционных групп не хотела теперь показаться менее радикальной, чем остальные. Из вождей КПГ первым поддался давлению снизу Карл Либкнехт. Несколько позже капитулировала Роза
