домом, пожарная лестница. Я лезу по лестнице вверх к первому пролету ступеней, ведущих на крышу. Мои руки целые. Я поднялся, оперся на стену надстройки и выпил воды из грязной бутылки.
Бережно, словно драгоценность, развернул тубус Сахаптина и ввел себе в руку. Пересчитал деньги, отнятые у парня – восемьдесят девять долларов. Мало. Я достал сигарету из мятой пачки. Сигарет тоже мало. Я подкуриваю сигарету, она надломлена у фильтра, я зажимаю разрыв пальцами, хотя еще вчера я бы не раздумывая выбросил ее. Делаю глубокую затяжку, чувствую, как успокаивается сердце. Делаю еще затяжку. Темнота.
Что происходит? Следующее воспоминание – я лежу на крыше и смотрю на бледные звезды, потом на свои израненные руки. Я очнулся от своего крика. А если кто-то слышал крик. А если я кричал, пока наносил себе ранения. Зачем я это сделал? Повышенная глюкоза, стресс, нервы. Я убил парня или мне это привиделось в бреду?
Так много ответов и ни одного ответа. К своему стыду, удивлению, облегчению, я обнаружил, что меня не слишком заботит вопрос стал ли моей жертвой кто-то еще. Все-таки, организм, переходя в режим выживания отметает все отвлекающие, не имеющие значения для самосохранения нюансы.
Дарвин был прав – человек не больше, чем животное. Вот взять меня. Глубина моего падения не поддавалась осмыслению. Что больше всего поражало, так это скорость, с которой я прошел этот, как мне раньше казалось, длинный путь деградации и нисхождения к звериным корням. И вот я теперь здесь, на крыше здания, собирающий разбросанные пожитки в потертый рюкзак, не придающий значения тому, убил ли я кого-то и скольких, почти сжившийся со смрадом, въевшимся в мою кожу и проникающим в кровь через раны на руках, который я сам себе и нанес. Определение животного для меня в этот момент было бы оскорблением для фауны.
Следую первобытным инстинктам, мой желудок подсказывал, что мне нужно поесть. Я надел худи, повесил сумку через плечо и печально оглядел крышу. Отличное место, ни окон вокруг, один выход, высокие бортики, но оставаться здесь нельзя. Если я вскрикнув пришел в себя, то кто даст гарантию, что я не орал, разбивая себе руки. А звуки могли привлечь совсем ненужное мне внимание. Я подошел к краю крыши и глянул вниз – учитывая то, что я себя не контролировал, можно поблагодарить судьбу, что мне не пришла в голову мысль прыгнуть вниз. Под ногами открывалась так любившаяся мне раньше картина – вечерний город с фарами машин, мерно бредущими прохожими, плотной стеной звуков города… Как мне этого не хватает. Я словно смотрел через защитное стекло в зоопарке. Находясь с той стороны стекла, где прячут диких животных.
Мое внимание, вернее внимание урчащего желудка, привлекла скромная неоновая вывеска круглосуточного магазинчика, с торца одного из соседних зданий. Вероятней всего там за прилавком сидел какой-то эмигрант из Бангладеш или Ливии, сутки напролет пялясь в телевизор и сжимая в руке бейсбольную биту. А это означает, что вероятность быть опознанным возрастала до абсолютных значений. Но, есть из мусорного бака я пока что не был готов.
Стеклянная дверца щелкнула трелью колокольчиков и на меня уставились напуганные глаза продавца. Я кивнул, стараясь не поднимать голову с надвинутым, чуть ли не на нос, козырьком. Я пытался всем своим видом выражать дружелюбие, резко контрастирующее с моим помятым и неприятным видом, на каком-то анималистическом уровне, посылая ему флюиды спокойствия.
Войдя в крохотный магазинчик, я кожей спины ощущал, что щелкнул тумблер часового механизма бомбы. Отсчитывая, зачем-то про себя секунды, я направился к полкам с едой. Ну, как с едой – к стройным рядам крекеров, шоколадок, твинкис и дегидратированной лапши. Хватая первое что, попадется под руку, я бережно сгребал еду к груди, бережно прижимая, словно ребенок подаренного щенка.
На счете пятьдесят восемь я подошел к прилавку и аккуратно выложил на него собранное добро. Попросил сложить все в пакет, не поднимая глаз. Напряжение и испуг продавца чувствовался без слов. Наверняка, увидев мои руки он напрягся еще больше. Я отошел к холодильнику взять воду. Чистую и прохладную, в чистой бутылке. Подойдя к стойке, я обнаружил, что мелкий индус быстро закидывает упаковки и банки в пластиковый пакет, торопливо проводя ими через сканер. Ему так же не доставляло удовольствия мое общество, и он стремился поскорей избавиться от столь странного клиента.
– Сорок восемь долларов пятнадцать центов. – изрек он с чудовищным акцентов, закончив.
Я добавил три упаковки влажных салфеток, спохватившись и вспомнив, что еще не справлял большую нужду с момента радикальных перемен в жизненных условиях, а подтираться газетами не слишком хотелось. И три пачки сигарет, как я мог забыть.
Положив на стойку деньги, я ровным голосом сказал:
– Спасибо, сдачи не нужно.
Не нужно сдачи. Конечно, она мне нужна, но я наделся что небольшие чаевые сгладят общее впечатление и погасят потенциальное желание звонить в полицию с рассказом о странном парне со сбитыми костяшками рук и в зеленой кофте Нотр-Дама. Хотя, судя по его лицу, индус готов был дать чаевые мне, просто радуясь тому факту, что я его не ограбил.
Теперь путь мой лежал на другую крышу, благо я подобрал несколько вариантов, изучая кварталы перед тем, как отобрать Сахаптин у того парня. (Господи, неужели я правда его убил?!).
Снова зазвенели колокольчик – я покинул магазин.
Двести шестьдесят девять.
13
Джефф поднялся на третий этаж, где располагался отдел по борьбе с оборотом наркотиков. Вернее, то что от него осталось.
Скоро должна была начать действовать национальная программа «Закат». Ее смысл был прост – государство организовывает центры помощи наркоманам, где на базе медицинских учреждений, где строит отдельные здания. В подобных заведениях наркоманам будут вводить наркотики. Да, именно так. Закупленные за счет налогоплательщиков наркотики, используя шприцы, закупленные за счет налогоплательщиков. А еще кормить, давать ночлег, стерилизовать, по желанию (к огромному сожалению Джеффа), и бог весть что еще. Все за те же деньги.
Правительство посчитало, что основная опасность исходит не от зависимости наркоманов, а от их антисоциальных действий, спровоцированных необходимостью добычи денег на удовлетворение этой своей зависимости. Проще говоря, выдавая дозу, государство пыталось нивелировать убийства, грабежи и иные насильственные преступления, связанные с отъемом материальных ценностей у добропорядочных американцев…
В принципе, идея – здравая и должна бы сработать. Но… Никаких «но», детектив Рассел не находил, кроме, разве что, необходимости оплачивать наркоту этим придуркам со своего кармана. Ну, и еще восставали
