Мари не хватало духу его переубедить. От чего-то ее сердце сжималось в эти моменты.
— Спасибо, но не думаю, что мне пригодится лента, — сказала Мари, собирая садовый инвентарь. — Сомневаюсь, что кто-то из мальчиков захочет со мной танцевать.
— Ерунда, — отмахнулся Варин. — Ты уже такая же красива, как твоя мать.
— Они со мной даже не разговаривают.
— Они просто стесняются! Ты ведь не даешь им шанса.
Варин последовал за дочерью в дом. Она положила инвентарь, вымыла руки и начала нарезать хлеб к ужину.
— Что ты имеешь в виду? — уточнила Мари.
— Ты всё свое время проводишь в лесу с этим мальчишкой. Ему будет полезно узнать, что у него появился конкурент.
По щекам Мари пополз румянец.
— Курт просто друг.
Произнеся эти слова вслух, она поняла, насколько они абсурдны. Просто друг вряд ли бы стал кормить ее всю зиму. Да и в целом «друг» — не совсем подходящее слово, чтобы объяснить, кем Курт стал для Мари. Но если не друг, то кто он?
— Дочь, — Варин мягко взял нож из руки Мари. Его глаза переполняла вина. — Пойдем сюда.
Он подвел ее к деревянному сундуку в углу и опустился на колени рядом с ним, доставая из кармана маленький медный ключ. У Мари перехватило дыхание. Это сундук матери. Они не прикасались к нему с самой ее смерти.
— Твои платья скоро снова станут коротки, — сказал Варин.
Он вытащил из сундука сверток ткани и нежно его погладил.
— Кажется, ты уже достаточно высокая, чтобы носить мамины платья.
Мари не двигалась. Гнев и боль смешались в ее груди, и она не смогла бы произнести ни слова, даже если бы сильно захотела. Отец не видел, что она умирала от голода, но умудрился заметить ее рост. Как всё это может сочетаться в одном человеке?
Варин вряд ли увидел эмоции, бушевавшие в дочери. Он не поднял на нее глаза, а лишь продолжал ласкать у себя на коленях платье покойной жены, будто новорожденного младенца.
— Я знаю, Мари, что выпиваю больше, чем должен. Когда я увидел, что твое платье становится коротким, то понял, что у меня сейчас недостаточно денег, чтобы купить тебе новое. И это… Это навело меня на мысль…
Его голос дрогнул. Варину потребовался глубокий вдох, чтобы снова заговорить.
— Я представил, что бы сказала Амалия, если бы видела меня сейчас.
Он, наконец, поднял на Мари глаза, покрасневшие от скопившихся слез.
— По правде говоря, я паршивый отец. Я просто… просто не знаю, как жить без нее. Но я стараюсь, Мари. Это большее из всего, что я могу сделать.
Мари пребывала в шоке. Она не слышала от отца так много слов с тех пор, как они приехали в лес.
— В ту ночь, когда ты сбежала, — продолжил Варин, — когда мы потеряли ее… Я почти был готов закончить всё это. Невыносимо знать, что я позволил ей умереть, хотя ты пыталась меня предупредить. Я был близок к тому, чтобы сдаться. Потом этот охотник привел тебя обратно, и мне пришлось идти дальше. Но я не могу. Не без посторонней помощи.
«Не без помощи эля», — промелькнуло в голове у Мари, она и чуть не усмехнулась этой мысли, но вовремя сдержалась.
— А потом я увидел, что твое платье слишком короткое…
Он осекся, проглатывая слезы. А затем развернул платье, которое держал в руках. Ярко-красное — Амалия такие очень любила.
Варин умоляюще смотрел на дочь.
— Я не могу даже представить, что бы она сказала, увидев, сколько боли я причинил ее девочке.
Мари присела рядом с ним и дотронулась до платья. Отец плакал впервые с той ночи, когда умерла мама. Конечно, эти слезы не могли ее не тронуть, но… Сколько раз она должна его прощать?
Она всё еще прекрасно помнила слабость в ногах и постоянное чувство голода. Помнила сцену в доме целительницы, когда она умоляла не вливать в ее мать отраву. Всё еще слышала, как бабушка кричит, что ей нужно бежать из этого леса.
Мари не хотела его прощать. Он причинил ей боль слишком много раз. Но всё-таки она вспомнила слова матери, которые та произнесла после ссоры с Варином — одной из самых крупных и громких на памяти Мари. Она не помнила, из-за чего именно они ругались, но хлопки дверей и звон разлетающейся посуды прочно засел в ее памяти. Как и те слова.
— Почему ты сказала, что любишь его, если злишься? — спросила маленькая Мари.
Амалия устало покачала головой и криво улыбнулась.
— Никогда не знаешь, какие твои слова будут последними. Если Создатель призовет меня слишком рано, я не хочу жалеть о своих последних словах.
Мари посмотрела на отца. Она всё еще злилась и знала, что от этого просто так не избавиться. И всё-таки мать была права.
— Я… — начала Мари. — Я думаю, лента мне не помешает.
Ее голос прозвучал странно. Слишком взросло для пятнадцатилетней девочки.
— Темно-синяя бы подошла к этому.
Она взяла платье матери и уткнулась в него лицом. Немного пахло пылью, но всё же запах Амалии преобладал.
Варин робко обнял дочь.
— Я буду лучше, Мари!
Ей так сильно захотелось ему поверить, что она почти позволила надежде расцвести в своей душе, хоть тихий голос в голове и шептал, что слова Варина — это не правда. Вряд ли что-то всерьез изменится. Но отец хотя бы осознает свою вину, а это уже что-то.
Глава 7
Через две недели лента была у Мари — единственный шелк, который у нее когда-либо был. Ей бы хотелось оставить его себе и просто носить в волосах, а не портить вышивкой к танцу, но Варин так сиял, что она не решилась разбить его сердце своим желанием.
С того дня, как отец предложил Мари платье матери, он старался как можно чаще бывать рядом с ней, и она едва могла выйти из дома без его присутствия. Это очень быстро начало действовать ей на нервы. В отчаянии она была вынуждена сделать то, чего сама от себя не ожидала.
— Вот. Тут хватит ровно на две кружки эля, — сказала Мари, вручая Варину пару монет. Они договорились, что теперь она будет заведовать их расходами.
Увы, это был единственный способ отделаться от отца и улизнуть на встречу с Куртом. Она не могла даже представить, что случится, если она познакомит этих двоих. После зимы Курт отзывался о Варине в таких выражениях, которые Мари не решилась бы повторять.
Конечно, она была благодарна
