– Это такой добрый дядя. Мы с мамой сначала с ним жили, он нам конфеты и разные подарки покупал. А потом он уехал. И тётю Фатиму с собой взял, и их детей. А нас оставил почему-то, и мама сильно плакала.
Сильно плакала… Любила его? Эта информация болезненно колет душу.
– Зато мы потом квартиру сняли, а там оказалось настоящее пианино, старинное! – подаёт голос Эдже. – Как у Галины Степановны.
– Мама ваша кем работает? – вмешивается бабуля.
– Мамочка – продавщица в магазине. А ещё она в ресторане поёт, её все там очень любят и постоянно просят спеть на бис. И я буду, как мамочка, певицей, – с улыбкой рассказывает девочка.
Разговор мало проясняет ситуацию. Если Рафик не был их отцом, то искать его смысла нет. А где же отец? И почему они расстались? Когда, в какой момент жизнь Лины свернула не в тот поворот?
Продавщица, певица в ресторане… Трудно поверить, что всё это о моей принцессе Айлин. Зачем она сделала это со своей жизнью? С нашей жизнью… Ведь всё могло быть иначе!
Уезжаю в отпуск с тяжёлым сердцем – состояние её не улучшается, врачи говорят, что организм слишком ослаблен. А за день до моего возвращения врач сообщает, что она в реанимации, подключена к аппарату искусственной вентиляции лёгких. Не хочется думать о плохом. Но неужели так всё и закончится?
Душа, отравленная ядом цинизма и эгоизма, способна улавливать только мою боль. Думаю о том, что если бы Лина выздоровела, у нас был бы шанс. Не знаю, на что… Не знаю, нужен ли он мне и тем более ей. Но… Я, как безнадёжно больной, нуждаюсь хотя бы в надежде.
Я за тысячу километров. Но даже если бы стоял под окнами больницы, ничем не мог бы ей помочь. И эта мысль сводит с ума. Привык управлять своей жизнью и добиваться поставленных целей. Ненавижу терять контроль. Презираю себя за бессилие.
Если Лина не справится, я умру вместе с ней. Как бы ни был зол, оскорблён, обижен… Не выдержу снова узнать, что вот она была, и её уже нет. Сколько бы лет ни прошло, я буду любить её. Сколько бы женщин я ни встретил, она всегда будет самой лучшей и самой желанной.
– Лёня, ты меня вообще слушаешь? – Инга стоит перед раскрытым шкафом и выбирает наряд для похода в ресторан.
Не хочу никуда идти. Ни в какой чёртов ресторан! Я не могу сейчас есть! Не могу смотреть на людей! Не могу улыбаться и делать вид, что всё хорошо! Хочу сидеть в комнате, не включая света, и выть от боли. Хочу метаться и крушить всё вокруг. Ненавижу себя! За то, что не могу Лине ничем помочь… И это выбивает почву из-под ног и сводит с ума.
– Лёня, почему ты не собираешься? Нас ждут Васильевы. Ляля уже прислала сообщение, что они на месте!
– Может, ты сходишь без меня? Что-то я себя неважно чувствую.
– Лёня! Ты совсем? Как это будет выглядеть? Мы в кои веки выбрались вместе в отпуск, а ты решил хандрить и портить мне настроение?
– Ладно, я сейчас соберусь, – только скандала не хватало.
Встаю, надеваю первую попавшуюся рубашку с какими-то брюками.
– Лёня, ты что издеваешься? – смотрю на неё непонимающим взглядом. – Что ты напялил?
– Рубашку и брюки. Что опять не так? Почему тебе всё время что-то не так? Сколько можно меня пилить?
– Успокойся и посмотри на себя в зеркало! Твоя рубашка совершенно не идёт к моему платью! Мы выглядим, как непонятно кто!
– Ну так надень платье, которое будет сочетаться с моей рубашкой!
– Нет, ты реально издеваешься! Ты намеренно меня злишь, чтобы я взбесилась и отказалась с тобой туда идти?
– Лучше бы ты отказалась меня туда с собой брать... – бурчу себе под нос, но идеальный слух жены, естественно, это улавливает.
– Лёня!
– Что? Я сказал, что неважно себя чувствую! Тебе на меня плевать? Окей, я пойду с тобой. Но только если ты немедленно прекратишь выносить мне мозги. Делай что хочешь со своим платьем, я переодеваться не буду.
– Ладно! Я опять иду на поводу у твоего эгоизма! Но когда-нибудь терпение у меня обязательно лопнет!
«Скорее бы…» – вслух не произношу, потому что знаю, что чревато скандалом. Мои намерения наладить в отпуске отношения с Ингой потерпели полный крах. Отчасти я в этом сам виноват. Потому что как только в моём мозгу появилось свободное место для мыслей не о работе, его тут же заняла Айлин. И все эти дни я извожу по телефону её лечащего врача, гоняю Карину ежедневно в больницу и рву себе душу воспоминаниями…
Лишь приземлившись в столице и набрав по привычке бабулин номер, вспоминаю о детях. Что им говорить о матери? Стоит ли их пугать? От бабушки знаю, что Эдже всё время плачет и спрашивает о Лине.
Добираюсь к ним лишь следующим вечером. Бабушка отсылает двойнят в другую комнату, чтобы мы с ней могли спокойно поговорить.
– Ба, пока всё без улучшений. И никак на это повлиять нельзя. Я им всё что угодно предлагал…
– Лёнечка, что же будет с детками? Хорошие такие, способные. Неужто их в детдом заберут?
– А что я могу сделать? Если Айлин не справится, то мы должны будем заявить в какие-то специальные органы, которые занимаются сиротами. Мне кажется, что даже сейчас их нахождение у нас незаконно.
– Ну что ты такое говоришь? Они же сами к тебе пришли. И пока она жива, пусть будут тут. Но всё равно ты должен выяснить, кто отец и есть ли какие-то родственники. Мало ли…
Понимаю, что дальше тянуть нельзя – придётся всерьёз заняться этим вопросом.
– Арслан, – зову мальчика, заглядывая в соседнюю комнату. – Скажи, у вас есть с собой какие-то документы? Свидетельства о рождении, например.
– Конечно. Мне тётя, которая за нами приехала, сказала взять на всякий случай.
– Отлично! Покажешь?
Почему я сразу не догадался? Там наверняка должно быть написано, где и когда они родились, кто отец.
Ребёнок протягивает мне две одинаковые бумаги. Делая шаг в коридор, пробегаю по верхней глазами. В графе «отец» стоит прочерк. Прочерк? Как такое может быть?
Внимательно изучаю документ. Дата рождения… Но это просто невозможно! Меньше восьми месяцев с того дня, как мы с Линой…
Меня бросает в холодный пот… Делаю несколько глубоких вдохов, чтобы наладить дыхание, но ничего не выходит.
Меньше восьми месяцев… Беременность длится обычно девять месяцев, но бывают недоношенные дети. Она могла сразу после меня с кем-то другим? Но нет, чушь, слишком маленький срок. Господи… А если это… мои дети? Но как? Нет, не может быть...
Приваливаюсь к стене. Может, в коридоре недостаточно света и я неправильно прочитал дату?
– Лёня, с тобой всё в порядке? – бабулин голос звучит где-то далеко, на фоне какофонии, разыгравшейся у меня в голове.
Отрываюсь от документов, смотрю на Арслана. В нём нет ничего от меня. Он похож на Лину, на её брата, да на кого угодно, только не на меня! Он не может быть моим сыном! Он. Не может. Быть. Моим! Не может!
