могла без стеснения говорить с Богом, всё Ему доверять, вверять себя Ему, оставаясь при этом просто моим малым «я». Какой же папа не будет терпеливо снисходить к своему лепечущему ребеночку? Иной раз отец может и потерять терпение (в моем случае на то есть все причины), но в конце концов он, несмотря ни на что, заключит в объятия Любви. Разве Бог не поступит так, если Он непредставимо превосходит любого отца в неописуемой Любви? Так я и продолжала беседовать с Ним: Он как внимательный папа, а я как Его младшая доченька.
Кроме того, я убеждена в том, что подобное отношение не подразумевает и не требует идти путем «благочестивого верующего», исполняя все правила и обряды церкви и веры, должным образом «вычитывая» молитвенное правило. Человек может усердно делать все это и считать, что уже заслужил свою «небесную награду». Но в большей степени приблизиться к Богу сможет тот, кто в безыскусной подлинности, будучи просто самим собой со всеми своими «малостями» и несовершенствами, осознает, что он принят Любовью, что он любим безо всяких условий. Любовь Бога является в самом буквальном смысле безусловной, она не зависит ни от чего. Это осознание совершенно невероятно, оно всецело преображает человека. Оно учит человека ощущать, что он надежно укрыт в Боге[35], как младенец, который не сомневается, не рассуждает, но знает, что он любим. Родительская любовь для него – это данность, поэтому ему не нужно просить о ней и как-то специально об этом задумываться.
Так во мне постепенно возрастало всё большее доверие, направляясь к тому, что буквально означает «вверение» себя. И благодаря этому возрастанию я сегодня, хоть и не находясь в идеальном состоянии духа, однако уже могу сделать молитву Шарля Фуко своей и, почти не робея, осмеливаюсь молиться так: «Что бы Ты ни сделал со мной… я безгранично Тебе доверяю, потому что Ты – Отец мой».
Положительная отрешенность
Из этого «вверения» себя в конечном итоге может произрасти нечто парадоксальное. Мне сложно дать название и описать это экзистенциальное состояние, но это своего рода «положительная отрешенность», «положительное безразличие». Я употребила слово «отрешенность» никак не в смысле пассивного отстранения («мне все надоело и на все наплевать») или же пораженчества. Это, скорее, спокойное доверие, порождающее некий внутренний глубокий мир и ведущее к у-миро-творенности. Слово «умиротворенность» заключает в себе слово «мир». Когда человек умиротворен, он способен с ясностью понимать и принимать самого себя, и также принимать и ценить то, что есть здесь и сейчас. Другими словами, я говорю о положительной отрешенности, которая дарует внутренний покой, в особенности в моменты эмоционального напряжения или тревоги. Тогда внутри меня возникает настрой, который можно выразить словами: «Я просто делаю все, что в моих силах. И каков бы ни был результат, как и где бы это ни завершилось, я уже не могу сделать больше». Само слово «отрешенность» выражает эту мысль: отрешиться от чего-то, отпустить это. И кстати, «отрешенность» является достаточно распространенной идеей – ее можно встретить в различных современных духовных направлениях, фокусирующихся на «отпускании», «letting go» по-английски (эта мысль звучит в популярном хите мультфильма студии Дисней «Холодное сердце»/«FROZEN» – Let it go).
Все, что можно услышать об этом, по моему ощущению, фундаментально свидетельствует о той отрешенности, которая предельно осознанно сосредотачивается на самом главном и которая доверяет, что какие бы дороги ни открылись на нашем жизненном пути, если делать выбор в пользу Любви, которая есть Сам Бог, любые выбранные нами дороги будут разворачиваться в Любви и завершатся также в Любви. «Вверение» себя и «отрешенность», так как я их проживаю, не содержат «отпускания» в смысле безвольного признания своего поражения и бегства. Скорее, это есть отпускание в доверии, что в конечном итоге все закончится хорошо. Это означает выпустить из своих рук себя и все то, что ты бережно сохранял с волнением и обеспокоенностью, чтобы доверить это другим рукам, бóльшим твоих. И тебя наполняет вера и надежда, что эти более сильные руки подхватят и понесут тебя и всё, что тебе дорого. Когда я двенадцатилетней девочкой приехала в школу-интернат, на дверях жилых комнат висели таблички с нашими именами и с неким текстом. И на моей двери «случайно» оказался библейский стих из книги пророка Иеремии: «Тебе я вверил дело мое» (Иер. 11:20 и 20:12). Эти слова в определенной степени выражают то, что я имею в виду. С того времени я ношу эти слова в своем сердце – они стали моим девизом на долгие годы… Они вспоминались мне на каждом экзамене, который я сдавала. Библейский стих с этими словами написан на первой странице моей докторской диссертации. И этот стих звучит во мне всякий раз, когда я принимаю решение или обдумываю важный выбор.
В то же время «вверение» себя в глубоком доверии порождает некую «отрешенность» по отношению ко всякого рода человеческим правилам и ритуалам, регламентирующим то, «как» следует совершать молитвы и выражать религиозность. Размышляя о горячих дискуссиях в разных религиях, которые, к сожалению, приносили многим людям боль и горе и даже приводили к насилию и смерти, я иногда думаю: «Если Бог есть всё превосходящая Любовь, то будет ли Он столь скрупулезно занят вопросами, можно употреблять молоко и мясо или нельзя, разрешен ли секс, обязательны ли обрезание или покрывание головы, какие именно надлежит употреблять чаши или подсвечники?» Но даже если не касаться этих внешних вещей, каждая специфическая форма духовности со своими особыми «путями к Богу», а также и каждый церковный ритуал действительно не более чем «пути» к Богу, однако они не являются «законом» Бога и еще менее – «знанием» Бога[36].
В чем же тогда определенность? Вера – это всегда «прыжок» в неизвестное, основывающийся на осознанном выборе; однако в христианской традиции есть единственная определенность, являющаяся глубинной сердцевиной веры, – то, что Бог есть Любовь. В этой определенности объединяется общее свидетельство всех библейских людей и свидетельство уникального Человека Иисуса.
Коснемся немного этой темы. У меня иногда возникает сложность с людьми, заявляющими с некоторой однобокостью, что они верят «в Иисуса». Если посмотреть глубже, Иисус никогда не ставил Себя на место Бога – по крайней мере, судя по тому, что мы знаем о Нем из Евангелий. Иисус не возводил вокруг Себя никакого культа и не занимался самопрославлением, наделяя себя почетным ветхозаветным титулом «Сын Божий», который используется в некоторых новозаветных текстах. В Ветхом Завете именование «сын Божий» обычно применяется к особым людям, которые были избраны и призваны Богом,
