прошли обряд помазания миром. Но избрание и помазание являются в сущности дарами, «врученными» Богом, и они всегда означают «поручение» – идти по пути Бога и самому быть путем к Богу для других. Иисус всегда был путем к Богу. Иисус учил нас о Нем – и мы, как христиане, верим, что Он делал это совершенно неповторимым образом, пребывая в уникальной связи с Богом. Иисус открывал, Кто есть Бог – непостижимая неизреченная Любовь. В глубоком осознании этого сердцевинная определенность веры может все более и более возрастать, становясь всеохватной, а сама вера преобразуется в полное доверие и безусловное вверение себя.
Я думаю, что это полное доверие направлено не на фиксацию множества «относительных» частностей, но ведет, скорее, к тому, что всегда остается непреходящим, абсолютным и что на самом деле и есть абсолютное.
Глава третья
Где Его можно найти?
1. Красота, мягкость, сострадание и нежность
Если любовь и добро являются абсолютными, высшими, естественно возникает вопрос, где и как они проявлены в нашем мире? И в этой связи я часто думаю о красоте, что же это, собственно, такое. Красота тоже является чем-то высшим, она как гостья из другого мира: в каждом горе, в каждой радости, в каждой бессмысленности, в каждой серости, «красота» может прийти как что-то неожиданное и «добавочное», утешительное; она вдруг обнаруживает себя и вызывает удивление и восхищение, становясь источником положительного.
Красота
Красота также является «неопределимой» и «непостижимой». Она приходит как что-то «сверх», «вдобавок» – с точки зрения пользы в красоте нет никакой необходимости. В то же время красота очень уязвима и в высшей степени хрупка. Немалое количество невнимательных людей практически ее не замечают, и также верно, что те, кто жадно ее культивирует и старается как можно больше улучшить, часто теряют ее. Подлинная красота скрывается в простоте. Чем больше и больше деталей добавляется к красоте, тем меньше и меньше она увеличивается. Благое не имеет нужды в «завитушках». Подлинная красота трогает. Она прорастает в тишине и открывает себя неожиданно. И поэтому красота остается неуловимой, ее не получится формально «сконструировать», ее суть ускользает куда-то ввысь. И все же иногда бывает так, что только красота и остается – когда повседневная жизнь разочаровывает, когда великое оказывается иллюзией; когда «знание» обретает проницательность, делает прозрачной суть вещей и превращается в мудрость, вызывающую одинокую боль. В этом экзистенциальном одиночестве красота может стать утешением. В то же время, красота может действовать преображающе: даже среди банальностей и уродства или в боли, огорчении и сломленности осознанное восприятие красоты позволяет увидеть реальность в новом свете.
Однако красоту невозможно увидеть без внимательности; мы должны вглядеться и даже «замереть», чтобы заметить ее. Но когда мы вглядываемся в тишине и спокойствии духа, тогда нам совсем неожиданно может открыться гораздо больше в обыкновенном «здесь и сейчас». Именно так открывается красота, необычайно деликатно. И очень возможно, что именно так открывается и Бог… Хрупкие черты Его присутствия становятся все более и более различимыми, нам просто нужно раскрыть глаза.
«Узреть» красоту
И действительно, красоту еще нужно распознать. Она может присутствовать, но остаться незамеченной. Необходимо внимание, направленное на поиск до сих пор незнакомого. Здесь мы возможно затрагиваем ту же тему, которую я раскрывала ранее в связи с размышлениями Кузанца. Николай Кузанский утверждал, что Бога невозможно «познать», но Его можно «узреть» мистическим образом (ср. «созерцание»). Идея о связи красоты и Бога звучит в Библии, например, она ярко выражена в ветхозаветной книге Премудрость Соломона, являющейся греческой по происхождению. В главах 13–15 раскрывается, что через восприятие красоты творения можно прийти к узнаванию Бога.
Примечательно здесь то, что в этой греческой библейской книге красота переживается и осознается не просто через «ви́дение» (horan) и даже не через обыкновенное «разглядывание» (blepein), но через «зрение» ее очами всего нашего существа (theorein). Аналогично тому, как мы говорили при обсуждении вопроса о знании Бога, в книге Премудрости Соломона речь идет именно о глубоком созерцании, но не о все схватывающем знании («знать» – gnoein, а «созерцать» – theorein, от которого происходит существительное theosis). И примечательно, что «знание» (gnoein) является результатом стадии «поиска» (dzetein), а «созерцание» (theorein) является плодом «обретения» (heuriskein).
Чтобы прийти к подлинной встрече с Богом, по всей видимости, нужно обладать определенной способностью к восприятию сокрытого, таинственного; согласно моему ощущению, такая способность может развиться через восприимчивость к красоте. Однако для этого, безусловно, нужны особая внимательность и умение находиться «здесь и сейчас». И тут я возвращаюсь к идее «присутствия»: присутствия у себя и в себе, присутствия в окружающем, а также осознанного присутствия перед Богом в той реальности, что нас превосходит, – и тем самым в присутствии Бога.
Тем не менее такое объяснение вызывает новый вопрос. Субъективна ли красота? Если это так, тогда для каждого человека она своя. А если мы связываем Бога с красотой, не подразумевает ли это, что Он также может быть для каждого человека разным? Возможно, так и есть. Но стоит ли считать это проблемой? Ведь подлинная встреча человека с Богом происходит в определенный момент, в определенной обстановке – в своеобразной точке пересечения, в которой Бог, неся утешение, конкретным образом явил Себя человеку, оставаясь при этом неизменно «пребывающим» и превосходящим все конкретное.
Сострадание и мягкость
И здесь я хочу сделать еще один маленький шаг вперед. Красота в повседневной реальности является в той же степени «необязательной» и «дополнительной», как сострадание и мягкость – в наших отношениях. Мягкость и сострадание в великодушии склоняются над «малостью» и, невзирая на обстоятельства, продолжают нести ее, заботиться, прощать, помогать ей расти… Но есть жесткие люди, желающие возвыситься над другими, убедить всех в своем превосходстве и показать каждому свою праведность; однако в глубине души они могут быть совсем в себе не уверены, а их праведность расчетлива и мелочна, и безостановочные беспокойные усилия продемонстрировать всем то, чем они не являются, приводят к такому же результату, как и беготня по кругу. Показывать себя в выгодном свете за счет принижения других является проявлением не величия, а малодушия. Неслучайно «малодушие» также и в буквальном значении является противоположностью «великодушию». Именно тот, кто спокойно принимает себя, кто знает свои сильные и свои слабые стороны и уверен, что они покрыты Любовью, тот может с великодушием и состраданием делиться этой полной любви защищенностью и в «сверхрациональной» мягкости поддерживать и вдохновлять других. Вот в чем конкретно выражается «высшее».
Нежность
Сострадание и мягкость родственны еще одному
