Уильяма Блейка. Пристроив на столе книгу, чашку и блюдце так, чтобы отлично видеть вход, она начинает читать, старается погрузиться в текст.
Тишину ресторана нарушает телефонный звонок. Господин Дойтельмозер отвечает и подает сигнал сотрудникам, всё тут же приходит в неистовое движение. За столом на восемь персон разливают напитки, зажигают свечи, рядом с главным блюдом расставляют корзиночки с хлебом, у каждой тарелки кладут меню. Официанты встают за стульями и ждут гостей. Юнити тоже ждет.
«Как же легко оказалось выяснить распорядок дня фюрера», — думает она, наблюдая за секундной стрелкой на часах. Когда Гитлер приезжает в Мюнхен, он живет на Принц-регент платц, 16, это площадь в богатом районе. Обычно он обедает позже большинства горожан, и почти всегда в «Остерия Бавария». Почти каждый день кавалькада черных «мерседесов» доставляет его сюда в компании охраны и практически неизменного окружения: фотографа Генриха Гофмана, пресс-секретаря Отто Дитриха, руководителя канцелярии нацистов Мартина Бормана и помощников. Достаточно было грамотно дать чаевые и попросить понежнее и понастойчивей, и ей перепали эти лакомые сведения и возможность часто быть вблизи обожаемого Гитлера.
Снаружи раздается рев «мерседесов», слышно, как хлопают их дверцы. Руки в вызывающих трепет черных перчатках распахивают двери ресторана, те скрипят. Два вооруженных офицера входят первыми, прокладывая путь. А потом, наконец, вступает Гитлер, в одной руке у него хлыстик, во второй — поводок с пристегнутой к нему овчаркой.
Юнити едва может дышать. Хотя она видела фюрера множество раз, его появление всегда производит на нее одинаковый эффект. Его аккуратная форма, его темные, гладко причесанные волосы, выразительные голубые глаза — все это доводит ее почти до обморока. Почти теряя самообладание, она не отрывает от него глаз, когда он проходит мимо, — а вдруг их взгляды встретятся?
Когда Гитлер и его люди усаживаются за свой стол, Юнити притворяется, что вернулась к книге и кофе. На протяжении всего двухчасового обеда она наблюдает за ним из-под опущенных ресниц, так, чтобы не насторожить охрану, и медленно переворачивает страницы книги. Фюрера постоянно разыскивают и преследуют толпы женщин, распахивают перед ним плащи, надетые на голое тело, и Юнити не хочет, чтобы ее заподозрили в чем-то неподобающем. Ганфштенгль рассказал им с Дианой, что фюреру отвратительно такое поведение. Поэтому она ждет. Тихо. Прилично. Терпеливо. Пока он снизойдет до нее.
У ее столика появляется Элла, милая седовласая официантка в баварском платье, ее смены всегда совпадают с дежурствами Юнити. Но вместо того чтобы долить ей кофе и предложить пирожное, на что Юнити частенько соглашается, Элла склоняется и шепчет:
— Фройлян, я думаю, вас это заинтересует.
— Что? — так же шепотом, с опаской, спрашивает Юнити. Неужели эта женщина принесла записку от стола Гитлера? Ведь она только что разливала там напитки. Но на такое Юнити не смеет и надеяться.
— Сегодня фюрер спросил меня, кто вы такая.
— Правда? — Сердце Юнити бешено колотится, голос дрожит. Неужели это происходит на самом деле? Неужели сейчас случится знакомство, которого она так долго добивалась?
— Правда, — Элла едва сдерживает улыбку. — Он обратился ко мне со словами, что видел вас тут уже несколько раз. А я ответила, что знаю только ваше имя. И тогда помощник фюрера сказал, что вы похожи на англичанку, которая приехала в Мюнхен учиться.
— Он сказал еще что-нибудь? Он захотел встретиться со мной?
— Нет, но глаза его загорелись, когда другой господин упомянул, что вы англичанка.
Юнити тянется к руке Эллы и легонько пожимает ее:
— Спасибо. Вы не представляете, что это значит для меня.
Как бы Юнити хотелось, чтобы Диана была сейчас рядом с ней. Как-то несправедливо, что Гитлер наконец заметил Юнити как раз в тот день, когда ее сестра уезжает из Мюнхена в Лондон. Все эти недели, пока Диана снимала тут квартиру, они вдвоем ждали такого шанса за этим самым столиком. И вот Юнити на шаг приблизилась к своей цели, к головокружительному достижению, которое теперь целиком и полностью — ее заслуга.
Глава девятнадцатая
НЭНСИ
14 ноября 1934 года
Лондон, Англия
Высокий ажурный стеклянный потолок рассеивает дневной свет, и зал ресторана «Палм-корт» отеля «Ритц» залит мягким, теплым сиянием. «Неудивительно, что дамы любят встречаться за чашечкой чая здесь, а не в своих клубах», — думаю я. Теплый свет льстив, он даже дряхлой развалине поможет выглядеть на несколько лет моложе и существенно добрее, чем предполагают ее возраст и репутация. «Внешность обманчива», — думаю я, скользя взглядом по занятым столикам, стоящим среди элегантных пальмовых ветвей и мраморных колонн с золочеными капителями; я подмечаю, сколько же тут молодящихся матрон, которые без грима — само убожество.
Интересно, маскирует ли свет тонкие морщинки вокруг моих глаз и складки-марионетки вокруг рта, что я уже начинаю замечать в зеркале? Питер любит отпускать комментарии об этих приметах возраста, когда напьется. Я машинально провожу кроваво-красным ногтем по морщинам на своем лице.
«Стоп, — говорю я себе. — Ты не можешь себе позволить провалиться сейчас в переживания из-за ссор и неприятностей с Питером. Не сегодня уж точно». Сегодня день легкости и юмора, по крайней мере внешне, — иначе я не смогу убедить Диану.
Стоит мне подумать о ней, как моя прекрасная сестра входит. Хотя дамы в «Палм-корте» делают вид, будто не обращают на нее никакого внимания, гул голосов в зале меняется, и не только из-за скандальной известности Дианы, оставившей красавчика Гиннесса и идеальную жизнь с ним ради enfant terrible, британского фашиста. Кажется, будто богиня неторопливо шагает по мраморному паркету навстречу смертным. Все мы меркнем рядом с ее серебристым пламенем, когда она проходит мимо, начинается суета поправления причесок и нарядов. Привыкну ли я когда-нибудь к тому эффекту, который Диана оказывает на людей? На меня?
Я встаю, мы обмениваемся поцелуями в щеку. Интересно было бы взглянуть на нас глазами посетительниц «Палм-корта» — мой черный с ее белым.
— Как поживает Прод? — спрашивает она, пока официант разливает чай, в который Диана выжимает лимон. Время для вопроса выбрано очень обдуманно, чтобы не пришлось смотреть мне в глаза, задавая его. Неужели она надеется, что если отведет взгляд, то я разоткровенничаюсь? Сомневаюсь, что Диана хочет знать всю правду: о многом она уже догадывается, но вряд ли ей это всерьез любопытно. «Если человек не может радоваться, он должен хотя бы веселиться, не так ли? — это лучший ответ, который я могу дать, не пускаясь в слезливые жалобы, до такого я не опущусь. — И у меня есть поводы для веселья».
— Парни все еще увиваются вокруг? — Ей не нужно перечислять имена, и так понятно, что
