Марантиди коротко рассмеялся. — Просто Гуровского надо немного знать... — Он чуть подался вперед, скользя по лицу Бориса все тем же внимательным, изучающим взглядом. — А вы к нам издалека?
— Из Саратова. Здесь живет моя сестра, урожденная Шнабель, в замужестве Полонская. Ростов всегда привлекал меня широкими жизненными возможностями. К сожалению, мне пришлось несколько разочароваться.
«Вот теперь — самое главное, — решил Борис, — каждое слово он трижды проверит».
— Почему? — спросил Марантиди.
— Буду откровенен: я попал в затруднительное положение. Мне должен был помочь акклиматизироваться старый знакомый моего отца — некто Невзоров. Но у нас была всего одна встреча. Он куда-то исчез.
— Вы с ним договорились о новой встрече?
— Да. Он сказал, что разыщет меня.
Марантиди погасил папиросу, встал, неслышно прошелся по кабинету.
«Все должно решиться сейчас, — подумал Борис. — Невзоров — самая крупная ставка. Он должен клюнуть».
— Я немного знал Невзорова, — сказал Марантиди. — Это был очень одаренный человек. Единственное, чего я не понимал в нем, — это его увлечение анархизмом.
Бахарев внутренне усмехнулся. Из показаний Невзорова было известно, что его и Марантиди связывают давние и прочные деловые отношения. До революции они приобретали за бесценок земельные участки, на которых подкупленные ими специалисты «обнаруживали полезные ископаемые». Перепродажа этих земель приносила компаньонам неплохие прибыли.
Итак, Марантиди заговорил о Невзорове. Несмотря на свою постоянную осторожность, сейчас он был виден как на ладони. Ему нужна связь с Невзоровым, и Борис понял, что какой-то, может быть решающий, рубеж остался позади.
— Я думаю, Невзорова можно извинить, — сказал Бахарев. — Анархизм был поветрием времени. Им болели, как корью. После того как власть захватили большевики, оказалось, что есть болезни пострашнее. Обычные лекарства здесь бессильны.
— Да, вы правы. — Марантиди подошел к окну, задумчиво посмотрел в темноту. — Россию разъедает духовная проказа. Страну, одержимую большевизмом, нужно лечить особыми методами. — Он отвернулся от окна, взглянул на Бориса с грустной, усталой улыбкой. — Но это дело большой политики. Я предпочитаю заниматься своими маленькими делами.
Бахарев встал.
— Мы, кажется, чуть-чуть засиделись. Разрешите еще раз поблагодарить вас за помощь.
— А, не стоит... Да, кстати, — спросил Марантиди, — как ваша сделка? Договорились?
— Нет. Для заключения сделки необходимо, чтобы оба заинтересованных лица были на свободе. К сожалению, лицо, которое меня интересовало, оказалось в Чека. Боюсь, что эти миллиарды не принесут мне ничего, кроме лишних волнений...
— Пожалуй, я смогу вам помочь, — небрежно сказал Марантиди. — У меня есть кое-какие связи. Еще не поздно сделать два-три выгодных оборота. Вас устроят пятьдесят процентов прибыли?
«Даже стопроцентный убыток», — подумал Бахарев и кивнул головой:
— Вполне.
— Ну что ж, не будем терять времени. Завтра в девять утра я вас жду.
Фрося, Степан и тайник
Марантиди жил в особняке на Таганрогском проспекте, в трехкомнатной квартире, обставленной дорогой старинной мебелью. Он и его жена мало бывали дома. Здесь полновластно хозяйничала домработница Фрося, невысокая, крепкая, с темным степным румянцем на скулах и узкими, как бы припухшими глазами, которые никогда не улыбались.
Фросе шел двадцать пятый год, у нее были кое-какие сбережения, и она, боясь засидеться в старых девах, все чаще подумывала о замужестве. Молодые нагловатые щеголи в модных узких брючках и кургузых пиджачках, с обтянутыми по-женски талиями вызывали у нее чувство брезгливого недоумения. Будущий муж представлялся ей человеком степенным, основательным — бережливым хозяином дома и строгим отцом своих детей.
Возчик Степан, недавно устроившийся работать по соседству, произвел на Фросю самое благоприятное впечатление. Он был лет на пять старше ее, невозмутимо спокойный, медлительный, с крепкой, как дубовый кряж, шеей и длинными, тяжелыми, способными без устали работать руками.
После нескольких встреч на улице Фрося пригласила Степана в гости.
— А как хозяева? — засомневался возчик.
— Да их дома нет, до поздней ночи при деле, — успокоила его Фрося.
Она привела Степана на кухню, блистающую аптечной чистотой, быстро собрала на стол, поставила бутылку водки.
— Сам я, к примеру, непьющий. Батя, верно, употреблял, — сказал Степан, — но не передалось. По возможности воздерживаюсь. Хотя, конечно, в таком случае можно.
Он осторожно взял в негнущиеся пальцы длинную, тонкого прозрачного стекла рюмку, без улыбки посмотрел на Фросю и торжественно произнес:
— За дальнейшие благоприятные обстоятельства нашей жизни...
Выпил и, хрустнув огурцом, осведомился:
— Сами солили?
— Сама, — сказала Фрося. — Вы капустку попробуйте.
После второй рюмки Степан долго молчал, медленно двигая челюстями и глядя перед собой пристальным, немигающим взглядом. Фросю не тяготило это молчание, она понимала, что человек думает о чем-то важном, может, о том самом, о чем думает и она, и на душе у нее становилось все теплее и теплее.
— Ну а хозяин как? — неожиданно спросил Степан.
— Да что же хозяин... строгий, — сказала Фрося. — А так ничего — доверяет, я тут сама себе хозяйка. И жалованье хорошее.
— Это другое дело, — кивнул головой Степан.
Остаток вечера он обстоятельно рассказывал о своей жизни, начиная с того момента, когда отец, не зная, как прокормить шесть голодных ртов, отправил его на заработки в город. Фрося слушала, подперев щеку рукою, изредка вздыхая; ей почему-то было нестерпимо жаль этого сильного сурового человека, и она думала о том, что смогла бы стать ему хорошей женой, заботливой хозяйкой и доброй матерью.
Однажды Степан зашел к ней вместе со своим знакомым Иваном Васильевичем, техником коммунхоза. Иван Васильевич протянул Фросе руку и сказал хриплым, простуженным тенорком:
— Очень приятно. Много о вас наслышан, Ефросинья Григорьевна.
Он был полной противоположностью Степану — невысокого роста, узкий в плечах, беспокойно-подвижный. Его бритое с резкими впадинами под скулами лицо странно подергивалось, и Фросе казалось, что он подмигивает ей с веселой значительностью человека, знающего что-то очень важное и приятное.
— Мы, собственно, к вам мимоходом, прямо с работы. Вот, видите, и чемоданчик с инструментом... Решили присмотреть для Степана Петровича кое-какую амуницию в смысле гардероба. Мало ли какой может в жизни выпасть случай? — Иван Васильевич пристально посмотрел на Степана, кашлянул, повернулся к Фросе: — А в таком деликатном деле без женского глаза никак не обойтись. Жизненный опыт!
Фрося сразу поняла, что все это неспроста. Было похоже, что Степан решил устроить смотрины. В ее груди что-то мягко толкнулось, и в
