— Бедняжка. Но я не снизойду до ответа. Лучше найду Мэй и Герти, — и она удалилась из гардеробной. Вернее, попыталась удалиться, но тут с крючка упало пальто Мэри Маккарти, и Грейс об него споткнулась. Должна признать, подняться ей удалось с куда большим достоинством, чем мне, окажись я на её месте.
Когда Грейс ушла, я обернулась к Норе.
— Это правда? Ты действительно восхищаешься суфражетками?
— Ну да… полагаю, что да. Хотя отчасти я это сказала, чтобы позлить Грейс.
— О, — только и ответила я.
— Честно говоря, я долго думала над тем, о чём ты говорила, — о братьях, о праве голоса и всём таком прочем. И считаю, что это правильно. В смысле, почему это мы, когда вырастем, не можем иметь права голоса? Оглянись: вокруг полно парней один другого нелепее. А они и будут всем заправлять?
— Именно так! — я была ужасно рада. Идеи этого суфражистского движения меня настолько захватили, что мне захотелось, чтобы и Нора разделила мой восторг: ведь всегда приятнее, если подруга разделяет твои интересы. Конечно, мы с Норой не во всём сходимся: например, она ненавидит вязание, а я, по правде сказать, считаю постукивание спиц весьма расслабляющим (кроме того, покончив с расслабляющей частью, ты ВДОБАВОК получаешь кардиган, шарф или пару носков).
Ещё Норе нравится учить французский. Какое-то время назад она даже заявила, что хочет после окончания школы поехать в Париж (это было ещё до того, как она решила стать врачом. И до желания стать первой женщиной-мэром). Я тогда сказала ей, что фразы, которые мы изучаем в школе, в Париже не особенно пригодятся.
— Ты ведь не станешь с ними говорить о тётиных авторучках, а захочешь спросить, как добраться до вокзала и сколько стоит буханка хлеба.
Но Нора ответила, что быстро всему научится, лишь бы только туда добраться.
Впрочем, вернёмся в гардеробную.
— И с чего мы начнём? — спросила Нора. — Раз уж теперь мы хотим активнее во всём этом участвовать, я имею в виду.
— Ну, есть, к примеру, митинги. Вроде того, на котором я следила за Филлис.
— Думаю, мы не так уж много сможем посетить, — скептически заметила Нора. — Во всяком случае, если они и дальше будут проходить в среду вечером у ворот таможни.
И она права. До чего же несправедливо, что Гарри выскакивает из дома когда ему захочется: то в гости к Фрэнку (и наоборот), то на регбийный матч или бог знает куда там ещё, но, если я вдруг решу пойти куда-нибудь, кроме как к Норе, мама всегда найдёт причину меня не пустить. А бывает, что и к Норе не отпускает.
— Но митинги ведь бывают и в других местах, — вспомнила я. — Менее, скажем так, грубых: например, по выходным в Феникс-парке. Туда мы запросто можем сходить.
Нора, казалось, задумалась, но прежде чем она успела что-либо сказать, из-за висящих пальто вдруг высунулась светловолосая голова, так нас напугавшая, что мы обе вскрикнули (хотя и не слишком громко. Я вообще редко кричу изо всех сил, что бы там ни утверждал Гарри).
— Стелла! — укоризненно сказала я, когда сердце немного успокоилось.
— Простите, — пробормотала Стелла. — Я услышала ваши голоса, и мне показалось, что протиснуться под вешалкой быстрее, чем обойти. Так о чём вы говорили?
Мы с Норой переглянулись и поняли, что думаем об одном и том же: как много можно открыть Стелле? С одной стороны, она — наша подруга, а значит, ужасно жестоко скрывать от неё нечто столь большое и важное, особенно если мы собираемся начать действовать и приковывать себя к перилам. С другой стороны, я вовсе не была уверена, что Стелла одобрит нашу новую страсть. Может, она и наша подруга, но это не мешает ей быть слегка… ну, в общем, когда мы с Норой сокрушаемся, как это ей приходится всё время торчать в школе и делить спальню с Герти Хейден, она заявляет, что совершенно не чувствует себя обделённой, что в школе ей НРАВИТСЯ, и что в спальне всегда можно пошалить, и что сестринство (это нечто вроде религиозного клуба: вряд ли у вас в Англии они есть) — очень милая традиция, а Герти не так уж плоха, если рядом нет Грейс, и что монахини к ним очень добры. Уверена, всё это правда, но не найти ни единого плохого слова в адрес Герти… В общем, я хочу сказать, Стелла никогда не была такой уж бунтаркой. Она даже школьных правил не нарушает. Вернее, мне кажется, правила ей скорее нравятся. И что она подумает, если мы сообщим, что с десяток из них собираемся нарушить?
Все эти мысли пронеслись у меня в голове за какую-то пару секунд, но по окончании этих секунд я поняла, чего хочу. Дружба со Стеллой — вот что было важно, а кому доверять, если не подругам? Кроме того, мы ведь вовсе не просили её присоединиться. И даже если она не одобрит наших планов, я точно знала, что она не расскажет о них никому, кто мог бы доставить нам неприятности. Поэтому слегка кивнула Норе, она кивнула в ответ и, повернувшись к Стелле, торжественно произнесла:
— Мы хотим стать суфражетками.
Стелла выглядела скорее озадаченной, нежели потрясённой.
— Суфражетками? — переспросила она. — Как те лондонские женщины, что выходят на улицы с плакатами? А потом брыкаются и визжат, когда их утаскивает полиция?
— Ну да, вроде того, — сказала я. — По крайней мере, я надеюсь, что нас полицейские никуда не утащат. И, знаешь, у нас в Ирландии тоже есть суфражетки.
— О, конечно, знаю, — пробормотала Стелла, теребя кончик своей толстой русой косы (как всегда, когда она усердно думает). — Они, правда, не такие эффектные, как англичанки. Даже, кажется, стёкол не бьют.
— Это пока, — усмехнулась Нора.
Я была приятно удивлена Нориным настроем. С тех пор, как она решила принять участие в движении, её энтузиазм, похоже, рос с каждой секундой.
— Но разве они не против гомруля? — спросила Стелла. — Ну, эти… суфражетки. На прошлой неде ле одна из старших пансионерок читала газету, а потом сказала, что, если суфражетки не прекратят свою возню за право голоса для женщин, мы даже самоуправления не получим.
Я была вынуждена признать, что не слишком-то в этом разбираюсь. Подозреваю, что, лишь недавно задумавшись о том, насколько важно справедливое отношение к женщинам, я просто не удосужилась узнать о чём-то ещё (впрочем, Нора тоже этого не знала). Но потом я кое-что вспомнила.
— На суфражистском митинге у таможни мне показалось, что женщина, которая произносила речь, определённо была за гомруль. И я точно знаю, что Филлис всегда его поддерживала. Кроме того, одна из лидеров суфражеток — дочь члена парламента.
Едва выпалив всё это, я осознала, что мои слова прозвучали так, будто я сама приняла смелое и даже дерзкое решение отправиться на суфражистский митинг, а не шпионила за Филлис и, стало быть, попала туда совершенно случайно. Но мне не хотелось рассказывать Стелле историю от начала до конца. А также упоминать о словах Филлис, которая говорила, что мистер Шихи не слишком-то одобряет действия дочери.
— Так это секрет? — спросила Стелла, по-прежнему теребя косу. — В смысле, что вы хотите стать суфражетками.
