class="p1">На вокзале мы столкнулись с офицером-чеченцем в полной военной форме, увозившим из Павлодара свою семью. Чеченцам из действующей армии было разрешено забрать семьи из мест ссылки с условием не возвращаться в родные места.
В 1946 году всех переживших чистки латышей, литовцев и эстонцев реабилитировали и вернули на родину ввиду полного отсутствия базы советской власти в прибалтийских республиках. Матулайтис был также реабилитирован и уехал из Павлодара в Литву. Окруженный почетом, он умер в 50-х годах в глубокой старости профессором Каунасского университета. Отъезд Матулайтиса еще более усилил одиночество отца.
6
Москва!
О чем сынам твоим
В былые дни мечтать лишь приходилось,
Теперь свершилось!
Москва!
О третий Рим!
Давид Гофштейн
Квартира наша на Веснина была занята, и предстояло добиваться, чтобы ее вернули. А пока что, по настоянию Ривы, Израиль согласился пустить нас к себе. Лучше бы он этого не делал! Речь шла обо мне и матери, так как Неля жила в институтском общежитии, а Туся в общежитии кожевеннообувного техникума. Ее запихнули в этот кошмарный техникум (еще одно благодетельное деяние Израиля), где директором был Зяма Духовный, муж двоюродной сестры матери — Крейны, и Туся также перешла жить в общежитие.
Сам Израиль уже не был деканом Института легкой промышленности. Он работал заведующим лабораторией Кожевенно-обувного комбината в Сокольниках, бывшего производственной базой этого злосчастного техникума. Ему приходилось ездить туда с двумя пересадками: на трамвае, метро и еще раз на трамвае. Дорога в один конец занимала часа полтора. Кроме того, ему приходилось подниматься на костылях на пятый этаж. Израиль был раздражен на весь мир.
Израиль с Ривой жили в пятнадцатиметровой комнате, добытой им еще в период реквизиции дома. По тогдашним московским понятиям, это было вовсе не плохо, но два новых жильца создавали невыносимую тесноту. Сначала Израиль сдерживался, стесняясь Ривы, но потом все громче и громче стал выражать свое неудовольствие. Положение снова обострил Исаак, который стал нашептывать ему, что это опасно для него политически.
Я бы на месте Израиля не стал пускать к себе никого, но подсказал бы матери, что нужно найти какое-либо дешевое жилье в пригороде или за городом и даже помог бы деньгами. Но, во-первых, все думали, что мы вот-вот что-нибудь получим, а во-вторых, и это самое главное, ни у евреев Гореликов, ни у евреев Гнесиных практического ума не было. Они могли более или менее безбедно существовать, пока советская власть давала им какие-то преимущества. Как только эти преимущества кончились, они оказались совершенно беспомощными.
Вернувшись в Москву, я первым делом пошел навестить мой бывший двор на Веснина и встретил там знакомых ребят, которые, как и я сам, выросли и очень изменились за четыре года. Они все же узнали меня, и мы разговорились. Я было вспомнил о своих осколках. Тогда один из них, снисходительно усмехнувшись, сбегал домой и вынес то, о чем я даже никогда не мог мечтать. В руках у него был зеленый корпус от немецкой зажигательной бомбы.
Когда же на Веснина пошла мать, то столкнулась там с молодой женщиной в дорогой шубе, которая бросилась матери на шею: «Буня Ефимовна! Вы ли это?» Это была Розка, бросившая воровство и вышедшая замуж за офицера. В это время она жила с мужем в Польше.
Начались новые страдания. Мать начала бегать по судам, доказывая, что площадь наша на Веснина была занята несправедливо. Оказалось, что двое или трое жильцов, вселившихся в квартиру, утверждали, что они переехали туда из разбомбленных домов. Это было явной ложью. Дома, в которых они проживали до войны, стояли целехонькими. Состоялось несколько судов. Все они, кроме одного, закончились не в нашу пользу несмотря на то, что формально закон был на нашей стороне.
У меня сохранилось одно из обращений матери в Прокуратуру РСФСР, в которой излагается вся история. Я считаю нужным воспроизвести часть этой жалобы.
«В 1941 году, — писала мать, — когда враг угрожал Москве, я как многодетная мать, по постановлению правительства, была эвакуирована через домоуправление Главэвакопунктом из Москвы. Перед отъездом я зашла в Райжилотдел оформить и закрепить за мной мою квартиру. Начальник Райжилотдела меня успокоил. Советовал не волноваться за квартиру. Он сказал: «Вы эвакуируетесь на законных основаниях, организованно, как мать малолетних детей. Никто не имеет права посягать на вашу жилплощадь. В домоуправлении оставьте копии справок от Главэвакопункта, по которым вас эвакуируют, и ключи от квартиры, и каждый месяц высылайте квартплату, и все будет в порядке».
Я так и сделала. Ключи от квартиры и копии справок от Главэвакопункта я оставила управдому. Квартплату, невзирая на страшные лишения, холод, голод, болезни, я аккуратно высылала, отрывая деньги от насущного хлеба для детей... Я мать-одиночка, дети были тогда малолетними, и заработок педагога не мог тогда оправдать существование моей семьи. Моей семье пришлось много бедствовать на чужбине, но квартплату аккуратно высылала. В 1944 году по пропуску, высланному мне из Киевского отдела народного образования, я вернулась с семьей обратно в Москву. Приехавши, я застала в моей квартире жильцов, которые не впустили меня. Мое обращение в Райисполком и Райжилотдел за помощью было бесполезно. Кроме того, Райжилотдел, несмотря на то, что знал о моем приезде, поспешил и выдал жильцам, которые заняли мою квартиру, за несколько месяцев до моего приезда постоянные ордера. Кто же были жильцы моей квартиры?
Одну комнату заняла жиличка, связанная с Райжилуправлением, а другую — женщина-одиночка, жившая до этого в общежитии и своей жилплощади в Москве не имевшая. А меня, одинокую женщину с тремя детьми, оставили на произвол судьбы. Пришлось судиться. Но и тут Райжилотдел совместно с Райжилуправлением взяли под опеку жильцов моей квартиры. Они снабдили их необходимыми документами, что они якобы из разбомбленных домов. Это было сделано с целью подвести их под закон от 30 мая 1944 года. Народный суд Киевского района, не проверив правильность справок, присудил право на площадь за жильцами, а мне на основании этого же закона Райисполком совместно с Райжилотделом должен представить взамен бывшей жилплощади другую жилплощадь. Я неоднократно обращалась в Нарсуд с просьбой проверить правильность выданных Райжилуправлением справок по отношению к дому по Калошному переулку, № 8, кв. 10, потому что все они вызывали сомнения. Так, например, «акт», составленный Райжилуправлением о том, что дом по Калошину переулку, где жила ранее гр. Сумбулова, пострадал от воздушной волны в 1941 году, был составлен только в 1944
