Только выходило, что гнить ему тут и дальше. Как ни велика была столица, слишком много там оставалось тех, кто мог бы узнать Альмода. Командира отряда чистильщиков по прозвищу Заговоренный. Бретера. Завсегдатая королевского театра. И если пустым и даже простым одаренным можно было бы подчинить разум и заставить забыть «мертвого» знакомого, то с чистильщиками так не получится.
Творец милосердный, как же он сам загнал себя в этакую ловушку?
Он тряхнул головой, отгоняя сожаления. Нытье ничего не вернет. Он закончит здесь то, что начал, раздаст долги — всем, включая Хродрика — и подумает, куда податься. Не столицей единой. Есть Белокамень, огромный вольный город, подчинявшийся его величеству лишь по грамотам, а на деле всем там заправлял купеческий совет. Вот занятно будет повстречать там давних знакомцев. Есть Дебрянск, вокруг которого когда-то и в самом деле стояли непролазные дебри. Сейчас от этого города начинался речной путь и в северные, и в восточные земли. В Дебрянске, кроме купцов, все больше становилось и ученых, собиравших крупицы чужеземных знаний. Поговаривали, что и там скоро откроется университет, двух на огромную страну становилось явно маловато. Но слухи на то и слухи, что непонятно, сбудутся ли.
Есть Солнечный, хоть и небольшой… впрочем, нет. В последний раз они с наставником расстались если не врагами, то очень близко к тому. Хотя было бы забавно заставить того забыть некогда любимого ученика.
Словом, было о чем подумать чуть позже. А пока нужно заняться насущными делами.
* * *
От его дома действительно не сохранилось ничего. Остатки бревен уже раскидали и утащили. Если какие-то сундуки и сохранились — горшок с обеззараживающими кристаллами Альмоду принесли, правда, он тогда не удосужился спросить, сами ли нашли, или хозяйка отдала — то теперь от вещей не осталось и следа. Угадать, где стоял дом, можно было только по кругу, сложенному из камней — там когда-то был очаг по центру общей комнаты.
Альмод окликнул мужика, что вел в поводу лошадь, тащившую волокушу с отесанными бревнами. Дескать, не знает ли он, где вдова, что здесь жила?
Тот глянул настороженно — Альмод про себя удивился, с чего бы — и сказал, что если не у родичей в домах, оставшихся относительно целыми, то, значит, вместе со всеми за стенами. Там, где пока шалашей понаставили. Харальд, дескать, обещал поставить пока один большой дом на всех, а там уж потихоньку отстраиваться будут.
Альмод мысленно ругнулся. Мог бы и догадаться, что никто не будет бесконечно сидеть на пепелище и рыдать. Как-то начнут обустраиваться.
Лагерь оказался сразу за частоколом. И выглядел он куда лучше, чем Альмод предположил поначалу. Да, шалаши, но не пахнет ни дерьмом, ни тухлятиной. Выстроено не вплотную к частоколу, а чуть поодаль, на пологом склоне, заросшим молодым леском. Сейчас даже пней не видно, повыкорчевали. Добрые бревна, похоже, уволокли в город, а амбарник пустили на нужники, вон те будочки с подветренной стороны ничем другим быть не могут. Потому особо и не воняет. Готовит, похоже, каждый сам для себя, у каждого шалаша свое кострище. Кое-где вместо веток — кожаные пологи, интересно, кожи удалось спасти или уже заново кое-как выделали? Скорняков в Мирном до пожара было аж трое, хоть один да должен был выжить. А вон то, на верхнем краю лагеря, тоже наспех сколоченное из амбарника, — уж не Хродрика ли временный дом?
Альмод пробирался между шалашами, между делом подсчитывая кострища. Выходило, что здесь было от силы человек сто пятьдесят. Пусть еще сотня вместилась в десяток оставшихся домов и трактир. И еще сотня — разбрелась по участкам. А до пожара в Мирном жили почти тысяча. Дюжины две, возможно, решили вернуться в более обжитые места. Едва ли больше — убраться отсюда могли лишь те, кто действительно поймал за хвост удачу и разбогател, добираться до Мирного было долго и дорого. Так осталась в городе Линн, женщина, сдававшая Альмоду угол — мужа задрали волки, когда он был один на участке, искать пошли лишь, когда он не вернулся в город в оговоренное время. Нашли обглоданные кости. А уехать ей с годовалым сыном было не на что.
Родня-то осталась, но чтобы послать ей весточку, нужно было сперва заплатить писцу, потом — тому, кто возьмется донести письмо до Кривого Озера, а уж почта стоила столько, сколько Линн, кое-как перебивавшаяся прачкой, зарабатывала хорошо если за три месяца.
Альмод нашел Линн на краю лагеря, совсем недалеко от сложенных из жердей будочек — и здесь запах чувствовался. Шалаш был сделан неплохо — видимо, помог кто-то. А вот костер уже даже не тлел. Словно ей недосуг было сходить за дровами.
Увидев Альмода, Линн всплеснула руками — дескать, не чаяла… Неужели до нее слухи не доходили? Причина, по которой ей было не до сплетен и, похоже, не до дров, обнаружилась почти сразу же. Из шалаша раздался хриплый крик, женщина метнулась туда. Послышались тихие причитания и шепот, ребенок затих.
Альмод сунулся следом. Щеки завернутого в шаль малыша горели так, что можно было и не трогать лоб, проверяя, нет ли жара.
— Давно жар? — поинтересовался Альмод.
— Дня два.
— А чего за мной не послала?
— Так вы же… господин целитель… заняты были.
Был. А еще господин целитель не лечит бесплатно, и такой, как она, его услуги не по карману.
Альмод снова пригляделся к ребенку — не нравилось ему, как звучал крик. И дыхание не нравилось. Размотал шаль, выругался про себя, увидев отекшую шею. Вытащил ребенка на свет; особым образом надавив на щеки, заставил открыть рот — малыш, проснувшись, отчаянно завопил — и выругался вслух, заглянув в горло. Белые пленки покрывали глотку.
Линн, услышав ругательства, охнула, схватилась руками за горящие щеки. Руки у нее были опухшие, красные с глубокими трещинами, из которых сочилась сукровица.
Альмод не стал тратить время на извинения, плетением снял отек. Сейчас заразу не прогонишь, уже успела наделать дел. Он не стал говорить, дескать, если бы его позвали вовремя, все было бы по-другому. Даже если бы его позвали вовремя он, скорее всего, на пришел бы, занятый обожженными.
— Вспомни, кто к вам заходил за последние десять дней? И к кому ты ходила с ребенком? Не только в гости. Кто работу приносил? Молочник, может, заглядывал, еще кто.
— Что с ним?
— Дифтерит, — не стал скрывать Альмод.
Она вскрикнула и попыталась завалиться в обморок. Альмод поймал женщину за плечо, бесцеремонно встряхнул.
— Этим ты ничему не поможешь. Вспоминай, кто у вас был, и у кого бывала ты? Кто помогал нести ребенка после пожара? Кто помогал тебе здесь?
Она, запинаясь, начала перебирать имена. Альмод запоминал.
— Из шалаша никуда не ходи, — проговорил он, наконец. — Разве что. — Он мотнул головой в сторону будочек. — Поесть я принесу, и воды тоже. И если кто придет, гони всех прочь. Скажешь, я велел.
Сказать остальным про заразу — кабы не прибили ее вместе с ребенком. Когда люди только что лишились всего, немногое надо, чтобы лишить их и человеческого облика.
