— Разве что в земле лежит, — фыркнул Эйнар.
Отвечать Альмод не стал, отвернувшись от тела, направился к обожженным. Приказ… Не приказ это был, проверка, готовы ли потенциальные охранники повиноваться безо всяких там «почему» и глупых разговоров о чести. Хотя чего там, он сам порой не гнушался бить в спину. Только все сложнее становилось сейчас не развернуться и не врезать. По-простому, словно пустой, кулаком в морду.
— Или злишься, что не справился? Так нас двое. И, надо признать, попотеть ты нас заставил изрядно. К слову, что это было за плетение, которым ты нас обоих чуть не накрыл? Не успел разглядеть.
Альмод промолчал, выругавшись про себя. Все-таки, измотанный, он удивительно туго соображает. Привык, что одаренных кругом нет, изучать его плетения некому. А то, которым он их тогда попытался накрыть, требовало на удивление мало сил в сравнении с обычными, стихийными. Для него нужна была точность, быстрота и умение одновременно удерживать в уме несколько линий. Понадеялся, что не разглядят. Может, и правда не разглядели.
А ведь еще где-то шатается Нел, и Альмод готов был биться об заклад, демоны принесут ее в Мирный. Вот будет весело.
— Так чего рвал тогда? Дождался бы, пока накроет, да посмотрел.
— Шутник… Все-таки зря ты так. Если уж на то пошло, это мы тебе должны предъявлять. Мы-то убивать не собирались, а ты сразу всерьез…
Естественно всерьез. Давно бы мертв был, если бы каждый раз не дрался, как в последний раз. Наживать врагов Альмод всегда умел отменно, мало кто готов стерпеть, когда ему в лицо говорят правду — точнее, ту часть правды, которую человек больше всего боится услышать.
— Пару зубов, вон, ему, — кивнул на племянника Ивар, — выбил.
Да, Альмод сейчас возрыдает от сочувствия.
Он бы уже и врезал, просто чтобы заткнуть, если бы не свидетели. Сказывалось вбитое намертво еще в университете: все свары должны происходить вдали от глаз непосвященных, неважно, одаренных или пустых. Странно, сколько всякой дури с тех пор забыл, а за эту продолжал цепляться, словно за последнюю ниточку, что связывала его с той жизнью, о которой он думал в университете. И у него была бы она, та жизнь, если бы за три дня до магистерского экзамена не пришли чистильщики, которым срочно потребовался в отряд четвертый, взамен погибшего.
— Ладно, знаю, как промыть и прирастить, — продолжал Ивар. — А то куда это годится: молодой, а уже щербатый.
Альмод промолчал.
— У нас в приграничье все было просто — сегодня сцепились, завтра вместе сражаться, так что как поругались, так и помирились, и никаких обид. Сегодня ты морду набил, завтра тебе. А тут…
— А тут Мирный, — сказал Альмод. — И тут у людей долгая память. И вообще, шли бы вы отсюда.
Видит Творец, он и без того слишком долго терпел.
Слишком долго притворялся тем кем, не был. Какой из него, к демонам, целитель? Ну да, его стихия — исцеляющие плетения, они давались ему куда легче, чем любые другие. И только. Может, из того мальчика, которого увели когда-то чистильщики, и вышел бы целитель, не знающих себе равных. Но нет смысла гадать, что было бы «если». В эту реку ему второй раз не войти, зря пытался.
— А ты нам не указывай, куда идти и что делать, — подал голос Эйнар.
Ишь, расхрабрился пацан. Альмод не стал отвечать, только ощерился, глядя на него в упор. Тот не выдержал, отвел глаза. Вот то-то же.
Ивар недовольно обернулся к племяннику. Ну да, этот-то понимает, кому на самом деле отдуваться придется, сцепись они снова. И что все опять будет всерьез. Чувствовалось в нем та же готовность бить сразу насмерть, а если вдруг доведется умирать самому — то сомкнув зубы на глотке врага, и никак иначе. А еще наверняка он чует то же самое в Альмоде. Как и то, что тот сейчас был бы рад схватиться, невзирая на последствия.
Потому что он устал тихо гнить в Мирном. Устал от однообразия дней, сменявших друг друга и отличавшихся разве что количеством выпитого. Устал заливать вином бессмысленность собственного существования.
Все-таки у Творца еще более злое чувство юмора, чем у его вечного врага Насмешника. Совсем недавно Альмод был уверен: он ненавидит орден и остается там лишь потому, что считает себя ответственным за других. Тех, кого он, став командиром, затащил в ту же ловушку, в какую когда-то угодил сам — сражаться день за днем, год за годом, до тех пор, пока очередная тварь не окажется сильнее.
А на самом деле, похоже, тогда это был единственный смысл его гребаной жизни. Защищать тех, кого признал своими. Защищать мир от зла, готового его поглотить. Как бы напыщенно это ни звучало. И размеренное существование целителя в Мирном не шло ни в какое сравнение с той жизнью.
Он отмер, осознав, что смотрит остановившимся взглядом на Ивара, а тот пятится, задвигая племянника за спину.
— Передайте своему хозяину, что если он в самом деле хочет прослыть заботливым владетелем, пусть заберет этих людей с улицы.
Хотя Харальд тоже наверняка пока ютится в шалаше. Так быстро дом не поставить. Ну да это не забота Альмода. Пусть, вон, хоть трактирщику заплатит за комнату.
Ивар пробормотал что-то невнятное и убрался со двора, так и не решившись повернуться спиной. Альмод хмыкнул про себя, окончательно возвращаясь в реальность, прошелся целительным плетением по ближайшему раненому. Улыбнулся.
— Еще день отоспишься и уйдешь на своих ногах.
Тот забормотал, сбивчиво благодаря.
Да, и тут на его счету спасенные жизни. Только ставки совсем другие. И выражения благодарности, сколь угодно пышные, вовсе не были нужны. Как не благодарили те, рядом с чьим жильем чистильщики останавливали прорывы: чаще всего люди оставались в блаженном неведении о тварях.
А глаза-то у мужика испуганные. Впрочем, в ордене, Альмод привык к таким взглядам. Чистильщиков считали вконец зарвавшимися типами вовсе без царя в голове. Поди пойми, что от них ждать. И вовсе не зря считали. Знание, что можешь отправиться к Творцу в любой момент, прибавляет смирения лишь людям вроде матери Ульрики, тем, кто не от мира сего. А тем, кто привык драться за свою жизнь, лишь прибавляло желания ловить каждый миг, точно последний, и брать то, что хочется, не оглядываясь на последствия. Оказывается, Альмоду не хватало здесь и этих взглядов.
А еще ему не хватало столицы. Разноцветных огней над университетом и королевским дворцом. Вечного потока людей, для которых он был лишь еще одной песчинкой, особенно если снять брошь чистильщика. Книжных лавок — в Мирном книги имелись лишь у матери Ульрики. Точнее, книга. Священное писание, конечно. Уличных музыкантов — многие из них были очень хороши — и менестрелей, которых приглашал университет, заботясь о всестороннем развитии школяров и тех, кто готов заплатить. Не хватало премьер в королевском театре — Альмод снова усмехнулся, ведь в Мирный даже ярмарочные скоморохи не доезжали. Выпивка да драки — вот и все развлечения. Да службы в часовне. Тоже, к слову, сгоревшей.
