Этот достаточно яркий пример обмена мнениями между союзниками демонстрирует, до какой степени неожиданным, даже чудесным, событием являлся допуск Франции в клуб великих держав. Он свидетельствует также о том, насколько непросто разобраться в мотивах тех, кто стоял за этим чудом. Известно, что Черчилль, говоря об участии Франции в Контрольном совете, ходатайствовал за нее, поскольку, по его словам, «это заставит ее успокоиться, по крайней мере на какое-то время». А это говорило о том, что упорство, с которым генерал де Голль отстаивал для своей страны признание ее ранга, ее статуса победителя, хоть и раздражало его визави, но себя оправдывало. Что стало бы с Францией, с ее местом в мире, если бы она не имела такого представителя? В то же время и Сталин отнюдь не хотел прослыть упорным противником Франции. Молотов пытался, как мог, убедить в этом представителя Временного правительства в Москве, Роже Гарро. Тот сообщил своему министру иностранных дел о состоявшейся 19 февраля встрече с Молотовым, в ходе которой он от имени генерала де Голля выразил недовольство неучастием Франции в Ялтинской конференции. В ответ, к удивлению Гарро, Молотов начал «убеждать, что его правительство желало бы, чтобы Франция была представлена в Ялте. Но он выразил свое удовлетворение тем, что эта конференция, которая была лишь продолжением и дополнением Тегеранской, наглядно продемонстрировала необходимость того, чтобы Франция заняла место на равных с тремя другими великими державами в сообществе Объединенных Наций»71. Генерал де Голль, не отличавшийся, вопреки мнению некоторых его критиков, наивностью, тем менее доверял дружелюбным намерениям и высказываниям Сталина, что уже через несколько недель мог констатировать: тот не соблюдает принятую в Ялте «Декларацию об освобожденной Европе», а давление СССР на восточноевропейские страны с каждым днем становится все сильнее. Генерала де Голля беспокоило к тому же отсутствие у великих держав решимости противостоять посягательствам СССР на авторитет правительств освобожденной Европы. Если англо-американские комментаторы после Ялты проявляли в этом вопросе сдержанный оптимизм, то генерал де Голль изначально был убежден, что главным итогом Ялты станет признание фактического положения дел, которого добивался Сталин.
Не успев отойти от ялтинского унижения, генерал вынужден был констатировать, что, несмотря на неоднократные заверения лидеров трех держав в стремлении видеть Францию на своих встречах, Ялте суждено повториться. В июле 1945 г. «большая тройка» собралась в Потсдаме, вновь не уведомив об этом своего французского партнера. С принятыми в Потсдаме решениями в Париже ознакомились только 2 августа. Генерал нашел в них новый повод для недовольства, и у него имелись на то основания. Речь шла о Германии. Он всегда выступал за раздел этой страны в той или иной форме, а по итогам Потсдамской конференции обнаружил, что его союзники решили, без предварительной консультации с ним, сохранить единство Германии. Помимо этого, в расчет не приняли позицию французов по вопросу о западных границах Германии. Министр иностранных дел констатировал в телеграмме, разосланной главам представительств Французской республики за рубежом: «Правительство было в полном объеме проинформировано о достигнутой договоренности»72.
Пора охлаждения
С Францией – так же как и с Китаем – обошлись неделикатно еще в одном вопросе: в Потсдаме решили, что она не может подписывать мирные договоры с государствами, которые не находились с ней в состоянии войны. Франция протестовала против этого решения – в конце концов, победительница она или нет? – но натолкнулась на категорический отказ, который Молотов обосновал одной фразой: «Такова воля Сталина». Приговор обжалованию не подлежал. Это проявление враждебности по отношению к Франции, это желание принизить ее значение в стане победителей, тем не менее, шло вразрез с позицией Англии, поскольку Эттли, сменивший Черчилля во главе правительства, защищал принципы Франции более последовательно, чем его предшественник. Франция на тот момент могла также рассчитывать на поддержку США, и назначенный Трумэном на пост госсекретаря Бирнс прилагал все усилия, чтобы сделать ее полноправной участницей встреч союзников, но Сталин оставался непреклонен. Его упорное нежелание признавать за Францией статус страны-победительницы усугублялось очевидным ухудшением франко-советских двусторонних отношений. Генерал де Голль, пусть даже и снимал с Франции любую ответственность за «сдачу позиций» в Ялте, открыто выражал тревогу за свободу, которую Сталин отнимал у Польши и Балкан. Его также беспокоила угроза, которую Сталин представлял для интересов Франции в Румынии и Болгарии. И он задавался неизбежным вопросом: чего стоил на фоне этих ухудшившихся отношений франко-советский договор? Зачем он вообще был нужен?
Именно договор, в частности применение его третьей, самой обязывающей статьи, предусматривавшей автоматическое принятие совместных мер по защите от агрессии, сделал еще более напряженными отношения Парижа и Москвы в конфликте вокруг Сан-Францисской конференции. Известно, что ее созыв предусматривался решениями, принятыми на конференции в Думбартон-Оксе в отсутствие Франции и без консультации с ней. Оставаясь верным себе, генерал де Голль, проявлявший в этом вопросе личную заинтересованность, предложил поправку, тут же отвергнутую Москвой. Это повлекло за собой новый виток напряженности в отношениях Москвы и Парижа, дальнейшему ухудшению которых способствовал отказ генерала де Голля войти в число держав, приглашающих в Сан-Франциско. Сталин пришел в ярость, обвинил де Голля, как и в Ялте, что он вечно вносит сумятицу своими действиями. Но главным яблоком раздора между де Голлем и Сталиным служила статья 3 франко-советского договора. Нужно напомнить, что Жан Лалуа жестко критиковал ее, считая опасной для Франции, но генерал придавал ей большое значение. Он находил, что между этой статьей, являвшейся краеугольным камнем франко-советского договора, и некоторыми положениями Устава ООН могут быть определенные противоречия. В этой связи генерал требовал уточнить данный пункт, чтобы гарантировать возможность применения статьи 3, а советские дипломаты, постоянно подчеркивавшие приверженность СССР условиям договора, заключенного 10 декабря 1944 г., в то же время заявляли о приоритетности принципов, разработанных в Ялте и закрепленных в Сан-Франциско. Победила позиция Франции, к большому неудовольствию Москвы, где громко возмущались по поводу этого удара, нанесенного франко-советским отношениям. Свидетельство тому – последовавший затем обмен мнениями между Парижем и Москвой.
В телеграмме своему наркому73 посол Богомолов поднял тему враждебности французских правящих, чиновничьих кругов и МИДа к СССР: «Аппарат деголлевской Франции переполнен вишистами, среди которых имеется масса немецких агентов». Богомолов добавлял, что эту враждебность разделяет и общественное мнение. Несомненный признак такого изменения общественного мнения он видел в том, что во Франции не обсуждается франко-советский договор. Наконец, он доказывал, что французские коммунисты – жертвы оказываемого на них нажима, сопровождавшегося ограничениями их деятельности. В Москве французский посол Катру попытался смягчить напряженность, попросив об аудиенции у Сталина, чтобы наконец объясниться. Их встреча состоялась 19 марта и никак не повлияла на ситуацию74.
