К десерту подойдет полусухое или полусладкое… А если серьезно, тебе вовсе не обязательно ставить точку на этом этапе. Такого образцового джентльмена, как Сергей, можно динамить месяцами, безо всякого ущерба для твоего целомудрия. Самое удачное место при твоей особе из тех, что можно ему выделить — тотальная френдзона, какой ее задумал Господь еще до грехопадения… Немного накладно для тебя, конечно: совместные посиделки, вечерние променады, лунный загар. Зато, пока один ухажер трется возле твоей юбки, другим сложнее будет претендовать на равнозначный статус.
— Можно и такое устроить, — сестренка что-то прикинула в уме, — только зачем? С другими я до сих пор разбиралась и без лишнего геморроя — они же не папенькины протеже. Мне бы персонально с этим засланцем как-нибудь аккуратненько разминуться, а с рядовыми бойцами-осеменителями у меня проблем не бывает.
— Считай, что уже разминулась: план у тебя имеется. У презренного врага нет никаких шансов — так или иначе ты на коне. Все! Обсуждать здесь больше нечего. Аллилуйя! Стоило из-за этого заводиться и шоколад пачками жрать?
— Шоколада для сестры пожалел? — Алена неловко усмехнулась.
— А знаешь, что и правда удивительно? С чего ты так перетрусила, подруга? Стоило первому же кандидату в женихи показаться на горизонте, и ты за малым в штаны не надула. С непривычки, что ли? Будь уверена, в твоем положении тебе их еще стадами спроваживать придется. Свежее поколение племенных бычков уже подоспело — жди, на твою долю достанутся самые отборные.
— Типун тебе на язык, солнышко! На стадо у меня никаких нервов не хватит. Тут бы с одним бычком расплеваться — так, чтобы не боднул ненароком…
— Ты слишком всерьез принимаешь эти игры, а вдобавок еще и превратно. Запомни, родная, хоть тебе такое и в диковинку: из вас двоих именно ты — девушка, а не он. Здесь все в твоей власти. И роли у вас очевидные: он — пешка, ты — королева.
— И что это за роли?
— Все просто. Он за тобой ухлестывает, ты им помыкаешь, он делает предложение, ты смешиваешь его с грязью — правила примерно такие. Шах и мат. Усвоила?
— Звучит замечательно, — сдержанно отозвалась сестра. — И все путем, пока в твои шахматы играют двое. Один на один я этого мальчика с закрытыми глазами обставлю, даже потеть не придется. А если третий игрок вмешается?
— Ты про отца?
— Нет, про Магнуса Карлсена! Ну, конечно, я про отца…
— Опять все заново? Насчет отца проходили уже, вспомни… Если под его почтенной плешью и блуждают какие-то марьяжные помыслы, то что он сделает против твоего хотения? Ну, не полюбился тебе молодой человек — и все тут: уши противные, ноги кривые, спереди байда какая-то телепается. Полный урод, короче. Несите следующего… А коль скоро жених невесту не устраивает, то родителю чем крыть? Ничего худого с тобой не случится. Насильно под венец не поведут.
— Насильно не поведут, пожалуй, — без особенной уверенности признала Алена. — Здесь я с тобой соглашусь… Димуль, ты уж извини, что я тебе мозг выношу своими фобиями. Сама уже все — кранты, не вытягиваю. Внушаю себе сутками напролет, что все это хня — бояться нечего… но боюсь… Тут вот еще какое соображение. Приневолить меня не могут, это правда, а взять и хорошенечко на волю надавить — сколько угодно. Сам знаешь…
— Бог с тобой! — сказал я…
В действительности, именно теперь сестре и следовало разрыдаться. Названная ею перспектива, в отличие от множества преувеличенных и попросту надуманных страхов, при известных условиях представляла собой не мнимую, а весьма осязаемую угрозу. Надавить могли. И справиться с этим давлением, если ему найдется весомая причина и если оно будет пущено в ход, у нее не оставалось ни малейшего шанса. Вопрос был только в том, имелся ли у отца настолько серьезный мотив, чтобы воля близкого человека превратилась для него либо в объект манипуляции, либо в преграду, которая должна быть сметена невзирая на лица и последствия. В такие моменты в его предельно рациональной вселенной начинали действовать силы, не связанные с рациональностью ничем общим, и он скорее поступился бы самой вселенной, со всем, что ее наполняет, чем теми принципами, согласно которым она, в его понимании, обязана была существовать и эволюционировать.
Предположение Алены, если, конечно, под ним имелись хоть какие-то основания, подводило сестру слишком близко к черте, за которой кончалась прежняя жизнь (не без труда и некоторых жертв подогнанная под внешнюю рамку, но все же привычная и усвоенная ею как единственно для нее возможная) и начиналось нечто, чего ей не доводилось еще испытать, — нечто, что еще только предстояло выбрать, и выбор этот, в границах игры, частью которой она себя считала, совершался за нее (и в этом смысле — вместо нее), а все, что ей самой доставалось, это еще больше труда — с тем, чтобы вытравить из себя то, чем она, по сути, была в прежней жизни, и еще больше жертв, тем менее болезненных, чем страшнее и немыслимее были предыдущие.
Был и другой выбор: тот, который Алена могла бы сделать самостоятельно, если бы могла его сделать… Для этого ей нужно было выйти из игры: перестать быть шахматной фигурой, всецело подчиненной кодексу неоспоримых правил, фигурой, которая не в праве заявить протест, касающийся отдельного хода или предписанного ей способа ходить, если она признает при этом — шестьдесят четыре квадрата и то, что партия продолжается… Однако, как я ни старался, мне не удавалось представить сестру в другой роли. Я боялся — безумно боялся того, что для нее перестать быть шахматной фигурой равносильно тому, чтобы просто перестать быть. Поскольку (уж в последний раз употреблю эту истертую метафору) Алена и не была ничем иным, как только шахматной фигурой. Отнимите у нее эту сущность, и что произойдет? За пределами мирка, ее породившего, вне которого она себя не мыслила, у сестры, возможно, получилось бы дышать, говорить, ездить в метро (сколько было восторгов, когда ей однажды это позволили), но с течением времени здесь, в чужеродном для нее мире, от нынешней Алены, вероятно, останется так же мало, как и в ее собственном, решившем вдруг предъявить права на то, что раньше ему не принадлежало, и обложить непосильной данью самую возможность пребывания в нем. Наверное, вы спросите: уж такая ли
