который уже немного распух, она поднялась со мной к врачу, показала ей мой палец. Та долго на него смотрела, а потом моя мама потребовала, чтобы меня отвели к хирургу. Когда мама ушла, мне как раз сказали собираться, отвели в раздевалку, открыли замок, я зашла туда, и немного забыв о боли, кинулась к своей одежде и радовалась, что я окажусь на улице, что я смогу немножечко прогуляться, пройтись, подышать свежим воздухом. Поход к хирургу не был для меня удачным, тот сказал, что это ушиб, перебинтовал мне палец и отправил нас с медсестрой обратно в отделение, которое находилось на приличном расстоянии, и меня ещё ждал приятный прогулочный обратный путь. Через день ко мне опять пришла мама, там ей уже никто не позволял ходить ко мне каждый день, поэтому дней приёма я ждала в особенности. Мама приносила мне что-то вкусненькое, я съедала это при ней, потому что передавать что-либо было нельзя, иначе до меня передача просто не доходила.
У меня палец не проходил, сильно распух и посинел с небольшой чернотой, и лечащая врач отправила меня уже вместе с мамой в городской травмпункт при детской травматологической больнице, который находился в районе, в котором я жила, прям рядом с моей школой, недалеко от дома. Я так была этому рада, и благодарила Господа Бога за то, что мне сломали палец, я даже была готова к тому, чтобы вообще остаться без него, лишь бы не возвращаться в психушку… В больнице мне сделали снимок, но перелома не обнаружили, перебинтовали и сказали мазать специальной мазью. Мы вернулись обратно в больницу, но я радовалась, что следующий день был пятницей, и врач сказала, что отпустит меня на выходные домой. Дома я была заболевшая, впрочем, как и в больнице, просто там ни врачи, ни я сама не обращали на это никакого внимания. У меня была температура, уже до ладони почерневшая рука, боль совсем не проходила, я упрашивала маму не везти меня в больницу, что мне очень плохо. Она пообещала не везти меня, но я всё равно каждые десять минут спрашивала её об этом. Настал понедельник, мама одна без меня поехала в больницу, сказать, что я сильно заболела, что у меня почернела вся ладонь, и в больнице находиться я не смогу. Мама вернулась с хорошими новостями, что я не вернусь в больницу, но радости у меня не было никакой уже, я сильно болела, загибалась от болей, почти не ела и не вставала с постели, а ещё всё время боялась. Я не могла отвыкнуть от обстановки, в которой находилась, я всё время осматривала квартиру, как будто смотрю на неё впервые, но забота моих близких помогала, я чувствовала ласку и любовь мамы и бабушки, и мне от этого становилось легче. Палец мой не проходил, а чернота всё распространялась и распространялась, и, сбив мне температуру, через неделю мы отправились в тот же травмпункт, где мне сделали ещё дополнительно два снимка, на которых не было видно никакого перелома. Нам сказали продолжать мазать палец мазью, хотя врач сама была шокирована от моей чёрной руки, ещё удивилась, как я с ней ещё хожу, задав именно такой вопрос. Постепенно отёк помаленьку стал спадать, чернота становилась синей, но боль от этого не стихала. Я уже не помню, сколько времени тогда прошло, когда моему пальцу стало легче, когда ему вернулся прежний цвет. Я оправлялась и лечилась дома, и в назначенные дни приезжала в больницу на осмотр, видимо моя мама всё-таки каким-то чудесным образом смогла договориться с врачами, или им просто уже надоело со мной возиться, вернее, нести ответственность за тяжелое физическое состояние, да и жалоб мама моя написала в департамент немало. Врач всё время с каким-то подозрением задавала мне странные вопросы, я даже не должна была проявлять каких-либо приятных эмоций. По нескольку раз переспрашивала, почему у меня хорошее настроение, почему я улыбаюсь, даже мама моя подключалась к моим объяснениям, чтобы та поняла, что я говорю правду, и что улыбка моя имеет основания. Накануне перед очередным визитом в больницу, мы купили новый телевизор с пультом и видик, а ещё провели кабельное телевидение. До этого у нас стоял старенький «Горизонт» всего с шестью каналами.
Я никогда не пойму, почему пациентам там нельзя радоваться и проявлять каких-либо эмоций и чувств, если слёзы там считались психическим расстройством, это ещё ладно, но чем являлась там улыбка, для меня навсегда останется загадкой. Может она впервые у своих пациентов видела улыбку. Несмотря на всё пережитое, я не потеряла своих качеств, не потеряла искренность, всё равно находила смысл жить и хоть чему-то радоваться, фантазировать и мечтать, потому что во мне жил Бог, который помогал мне и моей семье со всем справляться и не умереть. И сомневаюсь, что она сможет понять и узнать, что может Бог!
Наконец-то я получила заветную справку с выпиской, уже вторую, но на тот раз уже окончательную. Шла весна, в школе закончилась третья четверть, шли каникулы, после которых мне очень сильно хотелось посетить класс.
Тот день для меня был волнительным, я пошла просто так, мама сказала много учебников не брать, да и палец ещё не зажил, чтобы много писать. Я пришла туда с бабушкой, потому что по-прежнему боялась идти той дорогой одна, и вообще боялась остаться одна. Уроки уже шли, я посмотрела расписание нашего класса, как раз была моя не любимая математика, которую вела одна из любимых преподавателей, и я была рада зайти именно в её класс. Я открыла дверь, зашла, ребята увидели меня, очень обрадовались, поприветствовали, поднялась какая-то суета и шум, ведь мы не виделись четыре месяца, я пропустила новогоднюю ёлку, все школьные праздники, я не выставляла оценки за целых две четверти, но за вторую была аттестована, ведь я её почти закончила. Вероника Михайловна сказала, не буду ли я больше болеть, я ответила отрицательным кивком, она сказала мне присаживаться. Я оглянула класс, нашла свободное место на четвёртой парте во втором ряду. Там как раз сидела девочка, с которой я не дружила, но мы часто друг другу просто улыбались, и в тот раз её улыбка была краше всех остальных, и когда я села рядом с ней, она поприветствовала меня ещё раз и улыбнулась. Я поняла, что она была рада, что я села рядом с ней, и мне было тоже очень приятно. Урок закончился быстро, я почти ничего
