— Ах, это вы, Яков Петрович! — сказал наш герой, хватаясвоего вчерашнего гостя за руку.
— После, после, извините меня, расскажете после, — закричалгосподин Голядкин-младший, порываясь вперед.
— Однако позвольте; вы, кажется, хотели, Яков Петрович,того-с…
— Что-с? Объясните скорее-с. — Тут вчерашний гость господинаГолядкина остановился как бы через силу и нехотя и подставил ухо свое прямо кносу господина Голядкина.
— Я вам скажу, Яков Петрович, что я удивляюсь приему…приему, какого вовсе, по-видимому, не мог бы я ожидать.
— На все есть известная форма-с. Явитесь к секретарю егопревосходительства и потом отнеситесь, как следует, к господину правителюканцелярии. Просьба есть?..
— Вы, я не знаю, Яков Петрович! вы меня просто изумляете,Яков Петрович! вы, верно, не узнаете меня или шутите, по врожденной веселостихарактера вашего.
— А, это вы! — сказал господин Голядкин-младший, как будтотолько сейчас разглядев господина Голядкина-старшего, — так это вы? Ну, что ж,хорошо ли вы почивали? — Тут господин Голядкин-младший, улыбнувшись немного,
— официально и форменно улыбнувшись, хотя вовсе не так, какбы следовало (потому что ведь во всяком случае он одолжен же был благодарностьюгосподину Голядкину-старшему), — итак, улыбнувшись официально и форменно,прибавил, что он с своей стороны весьма рад, что господин Голядкин хорошопочивал; потом наклонился немного, посеменил немного на месте, погляделнаправо, налево, потом опустил глаза в землю, нацелился в боковую дверь и,прошептав скороговоркой, что он по особому поручению, юркнул в соседнюю комнату.Только его и видели.
— Вот-те и штука!.. — прошептал наш герой, остолбенев намгновение, — вот-те и штука! Так вот такое-то здесь обстоятельство!.. — Тутгосподин Голядкин почувствовал, что у него отчего-то заходили мурашки по телу.— Впрочем, — продолжал он про себя, пробираясь в свое отделение, — впрочем,ведь я уже давно говорил о таком обстоятельстве; я уже давно предчувствовал,что он по особому поручению, — именно вот вчера говорил, что непременно почьему-нибудь особому поручению употреблен человек…
— Окончили вы, Яков Петрович, вчерашнюю вашу бумагу? —спросил Антон Антонович Сеточкин усевшегося подле него господина Голядкина. — Увас здесь она?
— Здесь, — прошептал господин Голядкин, смотря на своегостолоначальника отчасти с потерявшимся видом.
— То-то-с. Я к тому говорю, что Андрей Филиппович уже двараза спрашивал. Того и гляди, что его превосходительство потребует…
— Нет-с, она кончена-с…
— Ну-с, хорошо-с.
— Я, Антон Антонович, всегда,кажется, исполнял своюдолжность как следует и радею о порученных мне начальством делах-с, занимаюсьими рачительно.
— Да-с. Ну-с, что же вы хотите этим сказать-с?
— Я ничего-с, Антон Антонович. Я только, Антон Антонович,хочу объяснить, что я … то есть я хотел выразить, что иногданеблагонамеренность и зависть не щадят никакого лица, ища своей повседневнойотвратительной пищи-с.
— Извините, я вас не совсем-то понимаю. То есть на какоелицо вы теперь намекаете?
— То есть я хотел только сказать, Антон Антонович, что я идупрямым путем, а окольным путем ходить презираю, что я не интригант и что сим,если позволено только будет мне выразиться, могу весьма справедливо гордиться…
— Да-с. Это все так-с, и, по крайнему моему разумению, отдаюполную справедливость рассуждению вашему; но позвольте же и мне вам, ЯковПетрович, заметить, что личности в хорошем обществе не совсем позволительны-с;что за глаза я, например, готов снести, — потому что за глаза и кого ж небранят! — но в глаза, воля ваша, и я, сударь мой, например, себе дерзостейговорить не позволю. Я, сударь мой, поседел на государственной службе идерзостей на старости лет говорить себе не позволю-с…
— Нет-с, я, Антон Антонович-с, вы, видите ли, АнтонАнтонович, вы, кажется, Антон Антонович, меня не совсем-то уразумели-с. А я,помилуйте, Антон Антонович, я с своей стороны могу только за честь поставить-с…
— Да уж и нас тоже прошу извинить-с. Учены мыпо-старинному-с. А по-вашему, по-новому, учиться нам поздно. На службеотечеству разумения доселе нам, кажется, доставало. У меня, сударь мой, как высами знаете, есть знак за двадцатилетнюю беспорочную службу-с…
— Я чувствую, Антон Антонович, я с моей стороны совершенновсе это чувствую-с. Но я не про то-с, я про маску говорил, Антон Антонович-с…
— Про маску-с?
— То есть вы опять… я опасаюсь, что вы и тут примете вдругую сторону смысл, то есть смысл речей моих, как вы сами говорите, АнтонАнтонович. Я только тему развиваю, то есть пропускаю идею, Антон Антонович, чтолюди, носящие маску, стали не редки-с и что теперь трудно под маской узнатьчеловека-с…
— Ну-с, знаете ли-с, оно не совсем и трудно-с. Иногда идовольно легко-с, иногда и искать недалеко нужно ходить-с.
— Нет-с, знаете ли-с, я, Антон Антонович, говорю-с, про себяговорю, что я, например, маску надеваю, лишь когда нужда в ней бывает, то естьединственно для карнавала и веселых собраний, говоря в прямом смысле, но что немаскируюсь перед людьми каждодневно, говоря в другом, более скрытом смысле-с.Вот что я хотел сказать, Антон Антонович-с.
— Ну, да мы покамест оставим все это; да мне же и некогда-с,— сказал Антон Антонович, привстав с своего места и собирая кой-какие бумагидля доклада его превосходительству. — Дело же ваше, как я полагаю, не замедлитсвоевременно объясниться. Сами же увидите вы, на кого вам пенять и когообвинять, а затем прошу вас покорнейше уволить меня от дальнейших частных ивредящих службе объяснений и толков-с…
— Нет-с, я, Антон Антонович, — начал побледневший немногогосподин Голядкин вслед удаляющемуся Антону Антоновичу, — я, Антон Антонович,того-с, и не думал-с. «Что же это такое? — продолжал уже про себя наш герой, оставшисьодин. — Что же это за ветры такие здесь подувают и что означает этот новыйкрючок?» В то самое время, как потерянный и полуубитый герой наш готовился былоразрешить этот новый вопрос, в соседней комнате послышался шум, обнаружилоськакое-то деловое движение, дверь отворилась, и Андрей Филиппович, только чтоперед тем отлучившийся по делам в кабинет его превосходительства, запыхавшись,появился в дверях и крикнул господина Голядкина. Зная в чем дело и не желаязаставить ждать Андрея Филипповича, господин Голядкин вскочил с своего места и,как следует, немедленно засуетился на чем свет стоит, обготовляя и обхоливаяокончательно требуемую тетрадку, да и сам приготовляясь отправиться, вслед затетрадкой и Андреем Филипповичем, в кабинет его превосходительства. Вдруг, ипочти из-под руки Андрея Филипповича, стоявшего в то время в самых дверях,юркнул в комнату господин Голядкин-младший, суетясь, запыхавшись, загонявшисьна службе, с важным решительно-форменным видом, и прямо подкатился к господинуГолядкину-старшему, менее всего ожидавшему подобного нападения…
